(1)Двенадцатилетняя Тиночка Руднева влетела, как разрывная бомба, в комнату, где её старшие сёстры одевались к сегодняшнему вечеру.

— (2)А где же тапёр? (3)Скоро шесть часов, ёлку будем зажигать…

(4)Аркадий Николаевич Руднев ежегодно принимал неизменное участие в организации праздника. (5)Он любил, чтобы ёлка у него выходила на славу, и всегда приглашал оркестр Рябова. (6)Но в этом году с музыкой произошёл целый ряд роковых недоразумений. (7)К Рябову послали очень поздно, оркестр его оказался уже разобранным. (8)Когда бросились искать в другие места, то во всей Москве не оказалось ни одного оркестра. (9)Аркадий Николаевич рассердился и велел служанке Дуняше отыскать хорошего тапёра.¹

(10)Когда гости уже собрались, в передней появилась Дуняша, позади неё копошилась какая-то маленькая фигурка.

— (11)Вот нашла этого мальца, да уж и сама не знаю, годится ли. (12)Божится, что играл на вечерах и на свадьбах… — зашептала Дуняша.

(13)Между тем маленькая фигурка оказалась бледным, очень худощавым мальчиком в подержанном мундирчике реального училища. (14)Одна из сестёр спросила нерешительно:

— Вам уже приходилось… играть на вечерах?

— (15)Да… я играл. (16)Мне уже четырнадцать лет.

— (17)Но я боюсь, что без привычки вам будет тяжело.

(18)Мальчик откашлялся. 

— (19)О нет, не беспокойтесь… (20)Мне случалось играть по целым вечерам, почти не переставая.

— (21)Вы умеете, молодой человек, играть кадриль, вальс, польку?

— (22)Да, если вам угодно, mademoiselle. (23)Кроме полек и кадрилей, я играю ещё все сонаты Бетховена, вальсы Шопена и рапсодии Ли́ста. (24)Пожалуйста, позвольте мне что-нибудь сыграть…

(25)Реалист² взял наугад одну из толстых нотных тетрадей и раскрыл её – рапсодия № 2 Ли́ста.

(26)Мальчик бережно положил руки на клавиши, закрыл на мгновение глаза, и из-под его пальцев полились торжественные, величавые аккорды начала рапсодии. (27)Странно было видеть и слышать, как этот маленький человечек извлекал из инструмента такие мощные, смелые, полные звуки. (28)И лицо его как будто бы сразу преобразилось, просветлело и стало почти прекрасным: бледные губы слегка полуоткрылись, а глаза ещё больше увеличились и сделались глубокими, влажными и сияющими.

(29)Зал понемногу наполнялся слушателями. (30)Аркадий Николаевич, любивший музыку и знавший в ней толк, вышел из своего кабинета. (31)Подойдя, он спросил Тину:

— Где вы достали этого карапуза?

— (32)Это тапёр, папа, — ответила тихо девочка. — (33)Правда отлично играет?

— (34)Тапёр? (35)Такой маленький? — удивлялся Руднев. — (36)Какой мастер! (37)Но ведь это безбожно – заставлять его играть танцы. (38)Ну что ж делать, нельзя обижать мальчугана. (39)Пускай играет, а потом мы что-нибудь придумаем.

(40)Когда реалист окончил рапсодию, Аркадий Николаевич первый захлопал в ладоши. (41)Другие также принялись аплодировать.

— (42)Прекрасно играете, голубчик. (43)Большое удовольствие нам доставили, — ласково улыбался Аркадий Николаевич. — (44)Только как вас величать-то?

— (45)Юрий Азагаров.

— (46)А теперь сыграйте-ка нам какой-нибудь марш побравурнее.

(47)Под громкие звуки марша были поспешно зажжены свечи на ёлке. (48)Затем Азагаров играл польку, и перед его глазами закружились белые, голубые и розовые платьица. (49)Не переставая играть, он увидел, как в зал вошёл пожилой господин, к которому, точно по волшебству, было приковано внимание всех присутствующих. (50)Держался Антон Григорьевич с такой изящной, неуловимо небрежной и в то же время величавой простотой, которая свойственна только людям большого света.

(51)Юрий был изумлён, когда увидел, что Антон Григорьевич смотрит на него и слушает, что ему говорит на ухо Руднев. (52)Мальчик понял, что разговор идёт о нём, и отвернулся от них в смущении. (53)Но тотчас же над его ухом раздался равнодушно-повелительный голос Антона Григорьевича:

— Сыграйте, пожалуйста, ещё раз рапсодию № 2.

(54)Юрий заиграл. (55)Присутствие властного и необыкновенного человека почему-то вдруг наполнило его душу волнением и придало его пальцам исключительную гибкость и послушность. (56)Он сам чувствовал, что никогда ещё не играл в своей жизни так хорошо, как в этот раз, и, должно быть, не скоро будет ещё так хорошо играть.

(57)К нему подошёл с многозначительной улыбкой Аркадий Николаевич Руднев.

— (58)Возьмите этот конвертик, в нём деньги. (59)А сами идите сейчас же в переднюю и одевайтесь. (60)Вас довезёт Антон Григорьевич.

— (61)Но ведь я могу ещё хоть целый вечер играть, — возразил было мальчик.

— (62)Да неужели вы не узнали его, не догадались, кто это? — закрыл глаза Руднев.

(63)Юрий недоумевал. (64)Кто же это мог быть, этот удивительный человек?

— (65)Голубчик, да ведь это великий композитор Антон Григорьевич Рубинштейн! (66)И я вас, дорогой мой, от всей души поздравляю, что у меня на ёлке вам случайно выпал такой подарок. (67)Он заинтересован вашей игрой…

(68)Реалист в поношенном мундире давно уже известен всей России как один из талантливейших композиторов. (69)Но никогда и никому Азагаров не передавал тех священных слов, которые ему говорил, едучи с ним в санях, в эту морозную рождественскую ночь его великий учитель.

 

(По А.И. Куприну*)

 

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

 

¹ Тапёр – музыкант, играющий на танцевальных вечерах.

² Реали́ст – ученик реального училища.

---

(1)Я с нетерпением поджидал лета, следя за его приближением по хорошо мне известным признакам.

(2)Важным признаком весны-лета было появление рыжего маляра, от которого пахло самой весной – замазкой и красками. (3)Маляр приходил выставлять рамы – «впущать весну» – наводить ремонт. (4)Он появлялся всегда внезапно и говорил мрачно, покачиваясь:

— Ну и где у вас тут чего?..

(5)И с таким видом выхватывал стамески из-за тесёмки грязного фартука, словно хотел зарезать. (6)Потом начинал драть замазку и сердито мурлыкать под нос:

И-ах и тё-мы-най лесок…

(7)Да йехх и тё-мы-на-ай…

(8)Я старался узнать, что дальше, но суровый маляр вдруг останавливал стамеску, плевал на пол, свирепо взглядывал на меня и начинал опять:

Ах-ехх и в тёмы-на-ам ле…

(9)Да и в тё… мы-на-мм!..

(10)И пел всё громче. (11)И потому ли, что он только всего и пел, что про тёмный лес, или потому, что вскрякивал и вздыхал, взглядывая свирепо исподлобья, – он казался мне очень страшным.

(12)Потом мы его хорошо узнали, когда он оттаскал моего приятеля Ваську за волосы.

(13)Так было дело.

(14)Маляр поработал, пообедал и завалился спать на крыше сеней, на солнышке. (15)Помурлыкав про тёмный лес, где «сы-тоя-ла ах да и со-сенка», маляр заснул, ничего больше не сообщив. (16)Лежал он на спине, а его рыжая борода глядела в небо. (17)Мы с Васькой, чтобы было побольше ветру, тоже забрались на крышу. (18)Но ветру и на крыше не было. (19)Тогда Васька от нечего делать принялся щекотать соломинкой голые маляровы пятки. (20)Но они были покрыты серой и твёрдой кожей, похожей на замазку, и маляру было нипочем. (21)Тогда я наклонился к уху маляра и дрожащим тоненьким голосом запел:

И-ах и в тё-мы-ном ле-э…

(22)Рот маляра перекосился, и улыбка выползла из-под рыжих его усов на сухие губы. (23)Должно быть, было приятно ему, но он всё-таки не проснулся. (24)Тогда Васька предложил приняться за маляра как следует. (25)И мы принялись-таки.

(26)Васька приволок на крышу большую кисть и ведро с краской и выкрасил маляру пятки. (27)Маляр лягнулся и успокоился. (28)Васька состроил рожу и продолжал. (29)Он обвёл маляру у щиколоток по зелёному браслету, а я осторожно покрасил большие пальцы и ноготки. (30)Маляр сладко похрапывал – должно быть, от удовольствия. (31)Тогда Васька обвёл вокруг маляра широкий «заколдованный круг», присел на корточки и затянул над самым маляровым ухом песенку, которую с удовольствием подхватил и я:

Рыжий красного спросил:

— Чем ты бороду лучил?

— (32)Я не краской, не замазкой,

Я на солнышке лежал!

(33)Я на солнышке лежал,

Кверху бороду держал!

(34)Маляр заворочался и зевнул. (35)Мы притихли, а он повернулся на бок и выкрасился. (36)Тут и вышло. (37)Я махнул в слуховое окошко, а Васька поскользнулся и попал маляру в лапы. (38)Маляр оттрепал Ваську и грозил окунуть в ведёрко, но скоро развеселился, гладил по спине Ваську и приговаривал:

— А ты не реви, дурашка. (39)Такой же растёт у меня в деревне. (40)Сколько хозяйской краски извёл, дурень, да ещё ревёт!

(41)С того случая маляр сделался нашим другом. (42)Он пропел нам всю песенку про тёмный лес, как срубили сосенку, как «угы-на-ли добра молодца в чужу-дальнюю сы-торонуш-ку!..» (43)Хорошая была песенка. (44)И так жалостливо пел он её, что думалось мне: не про себя ли и пел её? (45)Пел и ещё песенки – про «тёмную ноченьку, осеннюю», и про «берёзыньку», и ещё про «поле чистое»…

(46)Впервые тогда на крыше сеней почувствовал я неведомый мне дотоле мир – тоски и раздолья, таящийся в русской песне, неведомую в глубине своей душу родного мне народа, нежную и суровую, прикрытую грубым одеянием. (47)Тогда на крыше сеней в ворковании сизых голубков, в унылых звуках маляровой песни приоткрылся мне новый мир – ласковой и суровой природы русской, в котором душа тоскует и ждёт чего-то… (48)Тогда-то, на ранней моей поре, – впервые, быть может, – почувствовал я силу и красоту народного слова русского, мягкость его, и ласку, и раздолье. (49)Просто пришло оно и ласково легло в душу. (50)Потом я познал его крепость и сладость. (51)И всё узнаю его…

 

(По И.С. Шмелеву*)

* Иван Сергеевич Шмелёв (1883-1950) – русский писатель, публицист, философ.

---

(1)Я возвращался домой полями. (2)Была самая середина лета. (3)Луга убрали и только что собирались косить рожь.

(4)Есть прелестный подбор цветов этого времени года: красные, белые, розовые, душистые, пушистые кашки; наглые маргаритки; молочно-белые с ярко-жёлтой серединой «любишь-не-любишь» со своим прелым пряным запахом; жёлтая сурепка со своим медовым ароматом; высоко стоящие лиловые и белые тюльпановидные колокольчики; ползучие горошки; жёлтые, красные, розовые, лиловые, аккуратные скабиозы; с чуть розовым пухом и чуть слышным приятным запахом подорожник; васильки, ярко-синие на солнце и в молодости и голубые и краснеющие вечером и под старость; и нежные, с миндальным запахом, тотчас же вянущие цветы повилики.

(5)Я набрал большой букет разных цветов и шёл домой, когда заметил в канаве чудный малиновый, в полном цвету репей того сорта, который у нас называется «татарином» и который старательно окашивают, а когда он нечаянно скошен, выкидывают из сена, чтобы не колоть об него рук. (6)Мне вздумалось сорвать этот репей и положить его в середину букета. (7)Я слез в канаву и, согнав впившегося в середину цветка и сладко и вяло заснувшего там мохнатого шмеля, принялся срывать цветок. (8)Но это было очень трудно: мало того что стебель кололся со всех сторон, даже через платок, которым я завернул руку, – он был так страшно крепок, что я бился с ним минут пять, по одному разрывая волокна.

(9)Когда я, наконец, оторвал цветок, стебель уже был весь в лохмотьях, да и цветок уже не казался так свеж и красив. (10)Кроме того, он по своей грубости и аляповатости не подходил к нежным цветам букета. (11)Я пожалел, что напрасно погубил цветок, который был хорош на своём месте, и бросил его. «(12)Какая, однако, энергия и сила жизни, — подумал я, вспоминая те усилия, с которыми я срывал цветок. — (13)Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь».

(14)Дорога к дому шла только что вспаханным чернозёмным полем. (15)Я шёл по пыльной дороге. (16)Вспаханное поле было помещичье, очень большое, так что с обеих сторон дороги и вперёд в гору ничего не было видно. (17)Пахота была хорошая, и нигде по полю не виднелось ни одного растения, ни одной травки, – всё было черно. «(18)Экое разрушительное, жестокое существо человек, сколько уничтожил разнообразных живых существ, растений для поддержания своей жизни», — думал я, невольно отыскивая что-нибудь живое среди этого мёртвого чёрного поля.

(19)Впереди меня, вправо от дороги, виднелся какой-то кустик. (20)Когда я подошёл ближе, я узнал в кустике такого же «татарина», цветок которого я напрасно сорвал и бросил.

(21)Куст «татарина» состоял из трёх отростков. (22)Один был оторван, и, как отрубленная рука, торчал остаток ветки. (23)На других двух было на каждом по цветку. (24)Цветки эти когда-то были красные, теперь же были чёрные. (25)Один стебель был сломан, и половина его, с грязным цветком на конце, висела книзу; другой, хотя и вымазанный чернозёмной грязью, всё ещё торчал кверху. (26)Видно было, что кустик переехали колесом и уже после он поднялся и потому стоял боком, но всё-таки стоял. (27)Точно вырвали у него кусок тела, вывернули внутренности, оторвали руку, выкололи глаз. (28)Но он всё стоит и не сдаётся человеку, уничтожившему всех его братьев кругом.

«(29)Экая энергия! — подумал я. — (30)Всё победил человек, миллионы трав уничтожил, а этот всё не сдаётся».

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

---

(1)В глухой чаще старого мрачного леса, над серым, мшистым, кочковатым болотом, стояла сосна. (2)Солнце почти никогда не заглядывало в это сырое место. (3)Лишённая с детства живительного света и тепла, всегда окутанная ядовитыми болотными испарениями, она выросла уродливым деревом, с искривлённым корявым стволом, с пожелтевшей, иссыхающей хвоей. (4)Днём у её кривых корней скользили бурые ящерицы, а ночью под её жидкой сенью бесшумно пролетали хищные совы. (5)Часто зимней ночью, когда деревья, занесённые сплошной пеленой снега, трещали от жестокой стужи, сосна слышала голодный вой волков и видела их яркие глаза. (6)Когда ветер стонал и рыдал по вершинам старого мрачного леса, в унылом скрипе сосны слышалась накопленная годами жалоба: «Как скучно, как страшно жить!»

(7)В том же лесу, на опушке, вблизи оживлённой дороги у прохладного журчащего ручья, красовалась стройная зелёная ёлочка. (8)Привольно и весело росла она, то ласкаемая горячими поцелуями летнего солнца, то сверкая каждым алмазом своего снежного убора в лунные зимние ночи. (9)С утра до вечера в её ароматных, смолистых ветвях звонко перекликалось пернатое царство, а ночью чутко дремало, дожидаясь рассвета. (10)Дорога, возле которой стояла ёлочка, никогда не пустела. (11)То и дело по ней тянулись длинные обозы, двигались пешеходы, изредка пролетали нарядные экипажи. (12)Ни от чьих глаз не ускользала красавица ёлочка. (13)Каждый с удовольствием любовался ею и говорил: «Какое прелестное деревце», а ёлочка, трепеща от избытка жизни и ласки, шептала: «О, как прекрасна жизнь! (14)Как хороши люди!»

(15)Светлый, жаркий полдень. (16)По пыльной раскалённой дороге бредёт усталыми старческими шагами богомолец. (17)Его разбитое тело просит отдыха, обожжённые солнцем глаза ищут тени, запёкшиеся губы жаждут воды. (18)Завидев тень ёлочки, он ускоряет шаги. (19)Ещё минута – и берестяной ковшик богомольца уже зачерпывает студёную воду ручья. (20)Старик долго и жадно пьёт, не отрываясь от ковшика, и потом сладкая дремота на мягкой и сочной траве охватывает его обессилевшее тело. (21)Чувствует он, засыпая, смолистый аромат тенистых еловых ветвей, слышит над собою точно уходящий вдаль птичий щебет, и губы его умилённо шепчут: «Вся премудростию сотворил…» (22)А ёлочка, ласково простирая над спящим свой прохладный шатёр, точно заботливая мать, склонившаяся над любимым ребёнком, баюкает старика тихим шелестом…

(23)Благоуханная, тёплая весенняя ночь. (24)Точно заколдованный, замер лес, весь облитый, весь посеребрённый сияющим небом. (25)Страстная, торжествующая, гремит и рассыпается над лесом соловьиная песнь. (26)И звуки, и аромат, и сиянье, и тени – всё слилось в одну общую гармонию весенней любви. (27)Молодая стройная ёлочка слышит и понимает эту вечно юную, вечно прекрасную гармонию и, задыхаясь от счастья, шепчет: «О, как прекрасна жизнь! (28)Как хороши люди!»

(29)Нет! (30)Уродливая, искривлённая сосна ничего подобного не видела в своём сыром углу. (31)Редко, очень редко заглядывал туда человек, а если и заглядывал, то с нехорошими мыслями и недобрым лицом. (32)Приходили иногда в чёрные ненастные ночи, во время проливного дождя, мужики-лесокрады, и сосне казалось, что они своими трусливыми, воровскими движениями и ухватками – родные братья хищным волкам. (33)Иногда пробирался сквозь чащу бродяга. (34)Преступление и боязнь погони заставляли его искать убежища в этом мрачном месте. (35)И сосна изо дня в день всё повторяла: «Как скучно, как страшно жить!»

(36)Так шли годы. (37)По-прежнему сосна и ёлочка повторяли свою песню, по-прежнему сосна, склоняясь всё ниже и ниже к ядовитому болоту, видела только мрачную жизнь непросветной лесной чащи, по-прежнему ёлочка радовалась солнцу, теплу, воздуху и простору.

(38)В один сверкающий зимний день на опушку леса пришло два человека в полушубках с топорами в руках. (39)«Вот славное деревце!» — сказал один из них. (40)Другой, не говоря ни слова, сбросил с себя полушубок. (41)Блеснул топор… ёлочка вся затряслась от сильного удара, и с ветвей её плавно посыпались хлопья снега. (42)Ёлочка лишилась сознания. (43)Вечером она очнулась в роскошном зале. (44)Гигантские люстры и бесчисленные канделябры бросали от себя потоки света. (45)Ёлочка стояла посредине всего этого блеска, украшенная сотнями свечей, золотыми и серебряными лентами, сверкающими погремушками, дорогими подарками, китайскими фонариками и целой коллекцией плюшевых птиц, жуков из фольги, стрекоз, пёстрых бабочек и рыбок. (46)Вокруг ёлки сновала под весёлые звуки музыки тысячная толпа разряженных детей, с разгоревшимися от восторга глазками, со звонким хохотом и громкими восклицаниями… (47)Детский праздник с каждой минутой становился шумнее и веселее. (48)Дети составили хоровод и с шумным восторгом танцевали вокруг ёлочки, и она шептала, сияя огнями: «О, как прекрасна жизнь! (49)Как хороши люди!»

(50)В ту же ночь всё ниже и ниже склонялась над болотом, покрываясь красной ржавчиной от его испарений, старая сосна; её хвоя совсем высохла и пожелтела, ствол стал ещё уродливее. (51)«Как скучно, как страшно жить!» — неумолчно ропщет она.

(52)А на месте срубленной ёлочки вырастают уже молодые, свежие побеги.

 

(По А.И. Куприну*)

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

---

(1)Было чудное осеннее утро. (2)Я вышел из дому пораньше, как и другие товарищи, с которыми вместе ходил в школу. (3)Первая новость, которую я узнал на улице: река встала, то есть покрылась льдом. (4)Это известие всех школьников страшно взволновало, тем более что наша дорога в школу проходила мимо реки. (5)Действительность превзошла все наши ожидания. (6)Река не только встала, но была покрыта блестящим льдом, точно зеркалом. 

— (7)Ах, какой лёд! — крикнули мы все разом.

(8)К реке бежали мальчишки с других улиц, как на праздник. (9)Подняли общий радостный крик, и по льду со звенящим гулом полетели палки и камни.

— (10)А ведь лёд толстый, — заявил Паша Селиванов, краснощёкий мальчуган из нашего класса.

(11)Для проверки было брошено несколько кирпичей, и лёд не проломился. (12)Это было великолепно, и мы прыгали на берегу, как дикари.

— (13)Если лёд держит кирпичи, то, значит, можно по нему ходить, — проговорил Костя Рябов, тоже наш товарищ.

— (14)А в самом деле, если попробовать…

(15)Точно в ответ на этот вопрос, с противоположной стороны на лёд выскочил мальчуган в красной рубахе. (16)Смельчак лихо прокатился, стоя на ногах, и вызвал общее одобрение. (17)Пример получился заразительный. (18)За первым смельчаком явился, конечно, и второй, и третий.

— (19)Да, им хорошо там кататься, — с завистью говорил Паша Селиванов. — (20)Там берег мелкий. (21)Если и провалятся, так не утонут.

(22)Это говорило благоразумие. (23)Действительно, наш берег шёл обрывом, и река здесь была глубокая. (24)Но явилась счастливая мысль: пройти по льду у самого-самого берега. (25)Костя Рябов сейчас же и привёл её в исполнение. (26)Лёд выдержал…

(27)Мы принялись бегать по краю берега, и всё выходило отлично, несмотря на то что кое-где лёд ломался и выступала вода.

— (28)Это тонкий лёд только у самого берега, а посредине реки он совсем толстый, — сообразил кто-то.

(29)Кому первому пришла в голову мысль проверить это предположение на опыте, трудно сказать.

(30)Когда мы были уже на середине реки, на противоположном берегу раздался общий отчаянный крик:

— Полиция!

(31)Действительно, по берегу торопливо бежали два городовых и что-то кричали. (32)Катавшаяся по льду детвора бросилась врассыпную на берег, как воробьи. (33)Мы забрались слишком далеко, чтобы быстро убежать, и лёд был очень скользкий. (34)Кто-то из нас упал, на него упал другой, и лёд не выдержал нашей тяжести. (35)Сначала он зловеще треснул, потом начал опускаться, и мы все трое как-то сразу очутились по горло в воде. (36)Как мы кричали, было слышно чуть не за версту.

(37)Всё случилось так быстро, что трудно было что-нибудь сообразить. (38)От страха мы даже не чувствовали, как холодна вода, и напрасно цеплялись руками за тонкий лёд, который сейчас же ломался, как сухарь.

(39)Мы уже выбивались из сил, когда по льду, держа верёвку в зубах, подполз какой-то подмастерье. (40)Он вперёд себя толкал длинную доску, за которую мы и ухватились окоченевшими руками. (41)Как нас вытащили, я плохо помню.

(42)Можно себе представить весь ужас моей тётушки, когда меня привели к ней всего мокрого. (43)Через полчаса я уже лежал в постели. (44)Странно, что настоящий испуг я испытал только теперь.

(45)Первое, что могла сказать милая тётушка, была обычная фраза:

— Вот что значит, Коля, иметь дело с дурными товарищами… (46)Я тебе всегда говорила, что твои приятели Паша Селиванов и Костя Рябов не доведут тебя до добра… (47)О, я знаю, что это они затащили тебя на лёд!

(48)Я заступался за своих товарищей как умел, но это нисколько не убедило тётушку.

(49)Отец вернулся со службы в 5 часов. (50)Тётушка встретила отца, и я слышал, как она ему рассказывала целую историю о дурных товарищах, которые меня силой затащили на лёд и чуть-чуть не утопили.

(51)Отец не ответил ни слова и прямо из передней прошёл в мою комнату.

(52)Тётушка, выгораживая меня, продолжала сочинять историю о дурных товарищах.

— (53)Да, дурные товарищи – вещь опасная, — соглашался отец. — (54)А вот я сейчас покажу Коле того дурного товарища, которого нужно опасаться больше всего…

(55)Отец ушёл в спальню и вернулся с маленьким зеркалом.

— (56)Ну вот, смотри на портрет са́мого дурного товарища, — говорил он, подставляя зеркало к моему лицу. — (57)Его нужно бояться больше всего, особенно если не хватает характера удержаться от чего-нибудь. (58)Понял?

— (59)Да, папа… — согласился я, рассматривая своё лицо в зеркале.

 

(По Д.Н. Мамину-Сибиряку*)

* Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк (настоящая фамилия – Мамин; 1852-1912) – русский писатель, драматург, автор романов об освоении Сибири и произведений для детей.

---

(1)У писателя Александра Степановича Грина был в тихом Старом Крыму невзрачный пёсик-дворняга Тобик. (2)Пёсика этого вся улица, где жил Грин, несправедливо считала дураком.

(3)Когда соседской цепной собаке – лохматому Жоре – хозяйка выносила миску с похлёбкой, Тобик продирался в соседский двор через лаз в заборе, но к миске не подходил, страшась предостерегающего Жориного рыка.

(4)Тобик останавливался в нескольких шагах от Жоры, но так, чтобы тот не мог его достать, становился перед Жорой на задние лапки и «служил» долго и терпеливо. (5)Так он привык выпрашивать кусочки еды у людей. (6)Но Жора не давал ему даже понюхать похлёбки. (7)За это стояние на задних лапках перед такой же собакой, как и он сам, люди считали Тобика дураком: зря, мол, старается.

(8)Точно так же Тобик выпрашивал кусочки еды у самого Александра Грина, и всякий раз удачно. (9)Хозяин был молчаливый и очень добрый человек. (10)Обращаясь к Тобику, он говорил ему: «Дружище!»

(11)Косясь на Тобика, Жора рычал и давился. (12)Он торопливо лакал похлёбку, а глаза у Тобика мутнели от тоски напрасного ожидания. (13)Иногда даже слёзы появлялись у него на глазах, когда Жора кончал есть похлёбку и тщательно, до блеска вылизывал пустую миску. (14)После этого Жора ещё долго обнюхивал землю вокруг миски: не завалилась ли там какая-нибудь косточка.

— (15)Ну и дурак ваш Тобик, — злорадно говорили Грину соседи. — (16)Нет никакого соображения у этой собаки.

(17)На это Грин спокойно отвечал соседям:

— Не дурак, а просто умная и вежливая собака.

(18)В спокойствии гриновского голоса слышался нарастающий гнев, и соседи, всю жизнь привыкшие совать нос в чужие дела, уходили, пожимая плечами, – лучше держаться подальше от этого человека.

(19)Я увидел Тобика после смерти Грина. (20)Он ослеп, как говорили, от старости. (21)Пёс сидел на пороге глинобитного белого дома, в котором умер Грин, и солнце отражалось в его жёлтых беспомощных глазах. (22)Услышав, как скрипнула за мной калитка, он встал, неуверенно подошёл ко мне, ткнулся холодным носом в ноги и замер. (23)Только старый и пушистый его хвост помахивал из стороны в сторону и поднимал белую известковую крымскую пыль.

— (24)Давно он ослеп? — спросил я у местного жителя.

— (25)Да после смерти хозяина. (26)Всё тоскует, всё ждёт.

(27)Я ожидал, что ответ будет именно таким, так как знал давно, что единственные живые существа на земле, которые умирают от разлуки с человеком, – это собаки.

(28)Выражение «собака – друг человека» безнадёжно устарело. (29)У нас нет ещё сло́ва, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум – все те великолепные качества, какими обладает собака. (30)Я точно знаю, что человек, избивающий или мучающий собаку, – отпетый негодяй, даже если собака его за это простила.

(31)Не знаю, как вы, а я испытываю величайшую нежность к собакам за их ласковость, за бурные проявления радости и обиды. (32)Невозможно удержаться от смеха, когда видишь, как какой-нибудь Бобик бешено мчится со всех ног, чтобы догнать и облаять самое ненавистное для него изобретение человека – обыкновенное велосипедное колесо.

(33)Люби́те собак. (34)Не давайте их никому в обиду. (35)Они ответят вам троекратной любовью.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

---

(1)Посёлок Нюйский станок расположен на берегу Лены. (2)Лена в этом месте узка, необыкновенно быстра и очень угрюма. (3)Унылый гул лиственниц на горных хребтах составляет вечный аккомпанемент к этому печальному существованию…

(4)В избушке, где я ночевал, на столе горела керосиновая лампочка, примешивая к сумеркам комнаты свой убогий желтоватый свет. (5)За столом сидел старик с довольно красивым, но бледным лицом. (6)Борода у него была серая, с ровной густой сединой, высокий обнажённый лоб отливал желтизной воска. (7)Рядом с ним сидел мальчик лет около восьми. (8)Мне была видна только его наклонённая голова с тонкими, как лён, белокурыми волосами. (9)Старик, щуря сквозь очки свои подслеповатые глаза, водил указкой по странице лежавшей на столе книги, а мальчик с напряжённым вниманием читал по складам.

— (10)С-о… со, л-о… ло, в-е, и краткое…

(11)Мальчик остановился. (12)Незнакомое слово, очевидно, не давалось… (13)Старик сощурился и помог:

— Соловей, — прочёл он.

— (14)Со-ло-вей… (15)Что такое?

— (16)Птица, — сказал старик.

— (17)Птица… — (18)И он продолжал чтение: — (19)Соловей си-дел… на че… на че-рё… на че-рё-му-хе…

— (20)Что такое? — опять вопросительно прозвучал, как будто деревянный, безучастный голос ребёнка.

— (21)На черёмухе. (22)Черёмуха, стало быть, дерево. (23)Он и сидел.

— (24)Сидел… (25)Зачем сидел?.. (26)Большая птица?

— (27)Махонькая, поёт хорошо.

(28)Мальчик безучастно прочёл ещё какую-то фразу и вдруг остановился.

— (29)А что, дед, — спросил он, — нам не пора ли, гляди?.. — (30)На этот раз в его голосе слышались уже живые, взволнованные ноты, и светлые глаза с видимым любопытством обратились на деда.

(31)Тот посмотрел на часы, потом на окно с клубившеюся за стёклами мглою и ответил спокойно:

— Рано ещё. (32)Только половина!..

(33)Прошло минут двадцать. (34)Старик взглянул на часы.

— (35)Одевайся, — сказал он мальчику.

(36)Тот принялся одеваться с осторожной торопливостью, и вскоре обе фигуры промелькнули в сумерках комнаты. (37)Мой сон прошёл. (38)Я решил посмотреть, что это их выманило из избы в туман и холод.

(39)Оба – старик и мальчик – стояли на крыльце, заложив руки в рукава и как будто чего-то ожидая.

— (40)Что это вы ждёте? — спросил я у старика.

— (41)Да вот, внучку охота солнушко посмотреть, — ответил он.

(42)Мальчик резко задвигался и тронул деда за рукав…

(43)До сих пор это место казалось каким-то тёмным жерло́м, откуда всё ещё продолжали выползать туманы. (44)Теперь над ними, в вышине, на остроконечной вершине каменного утёса, внезапно как будто вспыхнула и засветилась верхушка сосны. (45)Прорвавшись откуда-то из-за гор противоположного берега, первый луч солнца уже коснулся этого каменного выступа. (46)Мальчик стоял неподвижно, держась за рукав деда. (47)Его глаза были расширены, бледное лицо оживилось и засветилось восторгом. (48)Между тем в вышине что-то опять дрогнуло, затрепетало, и другой утёс, до сих пор утопавший в общей синеве угрюмого фона горы, загорелся, присоединившись к освещённой группе.

(49)Мальчик опять дёрнул деда за рукав, и его лицо уже совершенно преобразилось. (50)Глаза сверкали, губы улыбались, на бледно-жёлтых щеках, казалось, проступал румянец. (51)За горами совершалось что-то ликующее и радостное. (52)Дно расселины всё разгоралось. (53)Казалось, солнце подымается с той стороны по склонам хребта, чтобы заглянуть сюда, в эту убогую щель, на эту тёмную реку, на эти сиротливые избушки, на старика с бледным мальчиком, ждавших его появления. (54)И вот оно появилось. (55)Несколько ярко-золотистых лучей брызнули беспорядочно в глубине расселины между двумя горами, пробив отверстия в густой стене леса. (56)Огненные искры посыпались пучками вниз, вырывая из синего холодного сумрака то отдельное дерево, то верхушку сланцевого утёса, то небольшую горную полянку… (57)Косые лучи скользнули по убогим лачугам, отразились в слюдяных окнах, ласково коснулись бледного, восхищённого лица мальчика…

 

(По В.Г. Короленко*)

 

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – писатель, журналист, публицист, общественный деятель.

---

(1)При табуне конюшонком состоял Мишка Коряшонок. (2)Он ездил на высоком казацком седле, вдев в стремена босые ноги. (3)Никита на весь день уходил за пруд к Мишке и обучался у него верховой езде.

(4)Влезать в седло было нетрудно: старый сивый мерин стоял смирно, лишь подбивал себя в брюхо задней ногой, отгоняя слепня. (5)Но, усевшись, взяв поводья и пустив сивого рысью, Никита начинал валиться то на правый бок, то на левый. (6)Когда же сивый, пройдя шагов тридцать, сразу останавливался и опускал в траву губастую морду, Никита скатывался через его шею прямо мерину под ноги.

(7)Мишка говорил:

— Ты не робей, падать не больно, шею только втягивай и вались кубарем. (8)Вот я тебе покажу, как без седла, без узды – вскочил и лети.

(9)Мишка побежал к не объезженным ещё трёхлеткам и, протянув руку, начал их звать:

— Хлеба, хлеба, хлеба…

(10)К нему подошла хлебница, тонконогая балованная кобыла Звезда, наставила ушки и бархатными губами искала хлеба. (11)Мишка стал чесать ей шею. (12)Звезда закивала строгой головкой и, чтобы доставить Мишке удовольствие, тоже стала хватать его зубами за плечо.

(13)Мишка огладил её, провёл ладонью вдоль атласной спины, Звезда тревожно переступила – он схватился за холку и вспрыгнул на неё. (14)Удивлённая, разгневанная, Звезда шарахнулась вбок, замотала головой, взбрыкнула, присела, взвилась на дыбы и во весь мах поскакала вдоль табуна.

(15)Мишка сидел на ней, как клещ. (16)Тогда она на всём скаку остановилась и поддала задом, Мишка клубком покатился в траву. (17)Вернулся он к Никите прихрамывая, вытирая с исцарапанной щеки кровь.

— (18)Прямо в хворост скинула проклятая кобылёшка, — сказал он, — а ты так не можешь, в тебе жиру много.

(19)Никита промолчал. (20)Подумал: «Голову сломаю, но научусь ездить лучше Мишки».

(21)За обедом он рассказал про Звезду, матушка разволновалась.

— (22)Слышишь, — сказала она, — я тебя прошу даже близко не подходить к необъезженным лошадям, — и она с мольбой взглянула на Василия Никитьевича. — (23)Вася, поддержи хоть ты меня… (24)Кончится тем, что он сломает себе руки и ноги…

— (25)Вот и отлично, — сказал на это Василий Никитьевич, — запрети ему ездить верхом, запрети ходить пешком, – тоже ведь может нос разбить, – посади его в банку, обложи ватой, отправь в музей…

— (26)Я так и знала, — ответила матушка, — ни часу мне не будет покоя…

— (27)Саша, пойми, что мальчику десять лет. (28)Прости, пожалуйста, я вовсе не хочу, чтобы из него вышел какой-нибудь Слюнтяй Макаронович.

— (29)Да, но это не значит, что ему нужно немедленно же дарить Клопика.

— (30)На Клопике может ездить даже грудной ребёнок.

— (31)Ах, делайте всё, что хотите, садитесь на бешеных лошадей, ломайте себе головы. — (32)У матушки налились слезами глаза, и она ушла в спальню.

(33)Василий Никитьевич разгладил бороду, швырнул салфетку и пошёл к матушке. (34)Учитель Аркадий Иванович взглянул на Никиту, поправил очки и проговорил шёпотом:

— Да, брат, плохо твоё дело.

— (35)Аркадий Иванович, скажите маме, что я не буду падать…

— (36)Терпение, выдержка и твёрдость характера – эти три качества важны также для умения хорошо ездить верхом…

(37)Целую неделю между родителями продолжались разговоры о самостоятельности. (38)Матушка уже сдавалась и с грустью поглядывала на Никиту как на подлежащего на слом, надеялась только, что сохранит он хоть голову. 

(39)Никита за эту неделю старательно учился за прудом верховой езде, Мишка его одобрял и показал лихацкую штуку – прыгать на лошадь с разбегу, сзади, как в чехарду.

(40)Наконец за утренним чаем на балконе матушка подозвала Никиту, поставила его перед собой и сказала печальным голосом:

— Ты знаешь, тебе уже десять лет, и ты должен быть самостоятелен, в твои годы другие мальчики вполне, вполне… — (41)У неё дрогнул голос, она чуть-чуть нахмурилась в сторону отца. — (42)Словом, папа прав, что ты уже не ребёнок. — (43)Василий Никитьевич, опустив глаза, барабанил пальцами по краю стола. — (44)Завтра мы собираемся в гости к Чембулатовой, и ты, если хочешь, можешь поехать верхом на Клопике… (45)Я только прошу, прошу тебя…

— (46)Мамочка, честное, понимаешь, расчестное слово, со мной ничего не случится, — и Никита целовал матушку в глаза, в щёки, в подбородок, в пахнущие ягодами руки.

 

(По А.Н. Толстому*)

* Алексей Николаевич Толстой (1883-1945) – русский и советский писатель, общественный деятель.

---

— (1)Подайте, Христа ради, милостыньку! (2)Милостыньку, Христа ради!

(3)Никто не слышал этих жалобных слов, никто не обращал внимания на слёзы, звучавшие в словах бедно одетой женщины, одиноко стоявшей на углу большой и оживлённой городской улицы. (4)Прохожие торопливо шагали мимо неё, с шумом неслись экипажи по снежной дороге. (5)На землю спускалась святая, великая ночь под Рождество Христово. 

— (6)Милостыньку… не себе, деткам моим прошу…

(7)Голос женщины вдруг оборвался, и она тихо заплакала. (8)Никому не было до неё дела. (9)Да она и сама не думала о себе, о том, что совсем замёрзла, что с утра не ела ни крошки. (10)Вся мысль её принадлежала детям, сердце болело за них. 

(11)Всё последнее время она работала, как могла, надрывала последние силы. (12)Потом слегла и потеряла последнюю работу. (13)Подошёл праздник, ей негде взять куска хлеба.

(14)Ради детей она решилась в первый раз в жизни просить милостыню. (15)Рука не поднималась, язык не поворачивался. (16)Но мысль, что дети её есть хотят, мучила, как пытка. (17)Она готова была на всё. (18)И за несколько часов ей удалось набрать несколько копеек.

(19)И словно в ответ на отчаяние, неподалёку раздался колокольный звон. (20)Быть может, молитва облегчит её душу? (21)Неверными шагами доплелась бедная женщина до церкви.

(22)Храм освещён, залит огнями. (23)Всюду масса людей. (24)Весёлые, довольные лица. (25)Притаившись в уголке, женщина упала на колени и замерла. (26)Вся безграничная материнская любовь, вся её скорбь о детях вылилась в горячей молитве, в глухих скорбных рыданиях. «(27)Господи, помоги! (28)Помоги!» — плачет она. (29)Тихо молилась несчастная в уголке, и слёзы градом лились по её бледному лицу.

(30)Она не заметила, как кончилась церковная служба, не видела, как к ней подошёл кто-то…

— (31)О чём вы плачете? — раздался за ней нежный голос.

(32)Она очнулась, подняла глаза и увидала перед собой маленькую, богато одетую девочку. (33)На неё глядели с милым участием ясные детские глазки. (34)Сзади девочки стояла старушка няня.

— (35)У вас горе? (36)Да? — эти слова, сказанные нежным детским голосом, глубоко тронули женщину.

— (37)Детки у меня голодны, с утра не ели… (38)Завтра праздник…

(39)На лице девочки выразился ужас.

— (40)Няня, что же это! (41)Дети не ели ничего! (42)И завтра будут голодны!

(43)Маленькая детская ручка скользнула в муфту¹.

— (44)Вот, возьмите, тут есть деньги… сколько, я не знаю… покорми́те детей… ради Бога… (45)Они ничего не ели! (46)Разве это можно, няня!

(47)На глазах девочки навернулись крупные слёзы.

— (48)Где вы живёте, сколько у вас детей?

— (49)Муж умер – с полгода будет… (50)Трое ребят на руках осталось. (51)Работать не могла, хворала всё время… (52)Вот и пришлось с протянутой рукой по́ миру идти. (53)Живём мы недалеко… вот тут… в подвале, на углу, в большом каменном доме купца Осипова.

— (54)Няня, почти рядом с нами, а я и не знала! (55)Пойдём скорее, теперь я знаю, что надо делать!

(56)Девочка быстро вышла из церкви, в сопровождении старухи.

(57)Бедная женщина машинально пошла за ними. (58)В кошельке, который был у неё в руках, лежала пятирублёвая бумажка. (59)Женщина зашла в лавку, купила провизии: хлеба, чаю, сахару и побежала домой. 

(60)Вот и тёмная конурка. (61)Три детских фигурки бросились к ней навстречу.

— (62)Маменька! (63)Есть хочется! 

(64)Она обняла их всех троих и облила слезами.

— (65)Послал Господь! (66)Надя, затопи печку, Петюша, ставь самовар! (67)Погреемся, поедим ради великого праздника!

(68)В конурке, сырой и мрачной, наступил праздник. (69)Дети были веселы, согрелись и болтали. (70)Мать радовалась их оживлению, их болтовне. (71)Только изредка приходила в голову печальная мысль… что же дальше? (72)Маленькая Надя тихо подошла к матери, прижалась к ней и заговорила.

— (73)Скажи, мама, правда, что в рождественскую ночь с неба слетает рождественский ангел и приносит подарки бедным детям? (74)Скажи, мама!

(75)Мальчики тоже подошли к матери. (76)И, желая утешить детей, она начала им рассказывать, что Господь заботится о бедных детях и посылает им ангела в великую рождественскую ночь и этот ангел приносит им подарки и гостинцы!

— (77)И ёлку, мама?

— (78)И ёлку, детки, хорошую, блестящую ёлку! 

(79)В дверь подвала кто-то стукнул. (80)Дети бросились отворить. (81)Показался мужик, с маленькой зелёной ёлкой в руках. (82)За ним хорошенькая, белокурая девочка с корзиной, в сопровождении няни, нёсшей за ней разные свёртки. (83)Дети робко прижались к матери.

— (84)Это ангел, мама, это ангел? 

(85)Ёлка давно стояла уже на полу. (86)Старуха няня развязала пакеты, вытащила из них вкусные булочки, кренделя, сыр, масло, яйца, убрала ёлку свечами и гостинцами. (87)Дети всё ещё не могли прийти в себя. (88)Они любовались на «ангела». (89)И молчали, не двигаясь с места.

— (90)Вот вам, встречайте весело Рождество! — прозвучал детский голосок. (91)С праздником!

(92)Девочка поставила на стол корзину и исчезла, прежде чем дети и мать опомнились и пришли в себя.

(93)Дома Маню ждала мама, горячо обняла её и прижала к себе.

— (94)Добрая моя девочка! — говорила она, целуя счастливое личико дочери. (95)Ты отказалась сама от ёлки, от гостинцев и всё отдала бедным детям! (96)Золотое у тебя сердечко! (97)Бог наградит тебя…

(98)Маня осталась без ёлки и подарков, но вся сияла счастьем. (99)Со своим милым личиком, золотистыми волосами она в самом деле походила на рождественского ангела.

 

(По С. Черному*)

 

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг; 1880-1932) – русский поэт Серебряного века, прозаик, журналист.

¹ Му́фта – предмет одежды для согревания кистей рук в виде короткого, открытого с двух сторон тёплого рукава.

---

(1)Дом наш находился на окраине города. (2)Я уже взялся за ручку калитки, когда из-под козырька фуражки заметил чьи-то грязные ноги, попиравшие чистые каменные ступени парадного крыльца. (3)Окинув взглядом обладателя грязных ног, я заметил, что он одет более чем по-летнему. (4)Коротенький и узкий пиджак туго обтягивал тело, выше кисти оставляя открытыми большие грязные руки, синевато-багровые от холода. (5)Тот же оттенок носили и другие части тела незнакомца.

— (6)Послушай, чего тебе надо? — спросил я с деловитой суровостью барчонка, выполняющего функции хозяина и домовладельца.

(7)Незнакомец молчал и смотрел на меня. (8)Поразило меня что-то особенное в выражении его глаз и рта. (9)Лицо у него было болезненно-полное и на щеках еле покрытое негустым пушком. (10)Носик маленький, красный от холода. (11)Небольшие серые тусклые глаза смотрели на меня в упор, не мигая. (12)В них совсем не было мысли, но откуда-то из глубины поднималась тихая, молчаливая мольба, полная несказанной тоски и муки.

— (13)Послушай же! (14)Чего тебе надо? — вторично спросил я, но уже со значительно меньшей суровостью.

(15)Но незнакомец и на этот раз не удостоил меня ответа. (16)Слегка сгорбившийся, беспомощно, как плети, опустивший руки по бокам, он смотрел на меня тем же взглядом, и лишь губы его стали шевелиться.

— (17)Копеечку… — послышался тихий ответ.

— (18)Как тебя зовут?

— (19)А-лёша… (20)Дурачок.

(21)Эта необычная рекомендация не показалась мне странной, ибо я давно уже решил, что у незнакомца не все дома, и мне было жаль его. (22)Особенно смущало меня проглядывавшее сквозь прорехи голое, синеватое тело.

— (23)Тебе холодно?

— (24)Хо-лодно.

(25)С быстротой нерассуждающего детства я составил чудный план помощи Алёше, имевший целью не только спасти его от холода, но и обеспечить его будущность по меньшей мере на несколько десятков лет. (26)Схватив Алёшу за рукав, я энергично потащил его окольным путём в сад. (27)Там я усадил Алёшу на скамейку, с поспешностью отправился домой и, не раздеваясь, потребовал от матери «как можно больше денег». (28)Та изумилась, но ввиду того что я был первенцем и баловнем, а также и потому, что у неё не было мелочи, дала мне рубль, строго приказав принести мне сдачи. (29)Как же, дожидайся!

— (30)На, Алёша. (31)Тут много денег. (32)Смотри, не потеряй.

(33)Для верности я сам зажал в его руку драгоценную бумажку.

(34)Говорят, что павлины горды, но это могут говорить лишь те, кто не видал меня в этот достопамятный день. (35)Но радость от сознания сделанного добра была, пожалуй, ещё выше гордости и страдала лишь одним недостатком: не была разделена. (36)Впрочем, этот недостаток легко было исправить: у меня был поверенный – наш дворник Василий. (37)На этот раз, однако, я был обманут. (38)Мой трогательный рассказ о бедном Алёше и рубле вызвал в Василии неистощимое и обидное для моего самолюбия веселье. (39)Выждав окончания приступа смеха, я в вежливых выражениях попросил разъяснить мне его причину. (40)Боже, какое разочарование! (41)Оказалось, что Алёша живёт у известной Акулины, которая посылает его собирать копеечки, и, если копеечек набирается достаточно, на них совершается пьянство и дебош. (42)И следовательно, мой рубль…

(43)Я убедил Василия предпринять вместе со мной небольшую разведку во владения Акулины. (44)Подходя к её дому, я сильно тру́сил и крепко держал Василия за руку. (45)Куда-то опустившись, поднявшись и снова опустившись, мы очутились внутри лачуги. (46)Спиной к нам сидела Акулина, Алёши не было видно.

— (47)А, Мелит Николаевич! — дружелюбно приветствовала меня Акулина, получавшая от моей матери кое-какое тряпьё. — (48)Садитесь, гостями будете. 

— (49)Василий, — шепнул я, — спроси, где Алёша. 

— (50)Вам Лёшку нужно? — услыхала Акулина. — (51)А на что это он вам?

— (52)Барчук дал ему целковый, — сурово вмешался Василий, — и хочет спросить, куда он его потребил.

— (53)Вот он, Лёша. (54)Спрашивайте сами, – грубо отрезала Акулина.

(55)В тёмном углу за печкой на каком-то обрубке сидел Алёша. (56)Длинные руки бессильно лежали на коленях. (57)Я наклонился к Алёше и снова встретил молящий, полный тоски взгляд и увидел ту же жалкую, просящую улыбку.

— (58)Алёша, где же деньги? (59)Деньги, которые я тебе дал? 

(60)Алёша пошевелил губами и бесстрастно произнёс:

— Она взяла.

— (61)А это что у тебя? — (62)Заметил я, что одна щека Алёши багрово-красная и под глазами царапина.

— (63)Побила.

(64)Бросив руку Василия, я стал против Акулины и, задыхаясь от охватившего меня гнева, спросил:

— Это он… правду говорит?

— (65)Ну и взяла.

— (66)Как же вы смели?!

— (67)А так и смела. (68)Что же я его даром буду кормить? (69)Тоже небось жрёт как прорва.

— (70)И вы били его?

(71)Я закричал высоким, у меня самого в ушах отдавшимся голосом:

— Вы, Акулина, подлая женщина! (72)Вы… мерзкая женщина! (73)Я папе скажу, он к губернатору поедет! (74)Он…

(75)Но дальше слов у меня не хватило. (76)Я топнул ногой, хотел кричать что-то, но Василий схватил меня за руку и быстро потащил к дверям.

 

(По Л.Н. Андрееву*)

 

* Леонид Николаевич Андреев (1872-1919) – русский писатель, драматург, представитель Серебряного века русской литературы.

---

(1)Наконец настал первый экзамен по математике, а я всё был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчёта в том, что меня ожидало. (2)По вечерам на меня находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и нехорошо, но утром, с солнечным светом, я снова был очень доволен собой и не желал никаких изменений.

(3)В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. (4)Я хладнокровно смотрел на тех, кто подходил экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми.

— (5)Ну что, Грап, — сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола экзаменатора, — набрались страха?

— (6)Посмотрим, как вы, — сказал Иленька.

(7)Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. (8)Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже обещался друзьям пойти перекусить в трактир тотчас после того, как меня проэкзаменуют. (9)Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошёл к столу экзаменатора.

(10)Лёгкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. (11)Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое-что, хотя и очень плохо; я же взял другой билет и на другой ничего не ответил. (12)Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твёрдым голосом сказал:

— Вы не перейдёте на второй курс, господин Иртеньев. (13)Лучше не ходите экзаменоваться. (14)И вы тоже, господин Иконин, — добавил он.

(15)Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года. (16)Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал.

— (17)Можете идти, господа, — сказал он тем же негромким, но твёрдым голосом.

(18)Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в унизительных мольбах Иконина. (19)Не помню, как я прошёл залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. (20)Я был оскорблён, унижен, я был истинно несчастлив.

(21)Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. (22)Все тяжёлые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своём несчастии: думал, что кто-нибудь всё это сделал нарочно, роптал на профессоров, на товарищей, на отца; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора.

(23)Папа́ был недоволен мною, но, видя моё страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, ещё всё дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. (24)В этом внимании близких людей я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. (25)Дня через три я немного успокоился; но никуда не выходил из дома и, всё думая о своём горе, слонялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних.

(26)Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу, вдруг вскочил, взбежал наверх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл её, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. (27)Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. (28)Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твёрдо был убеждён, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам.

 

(По Л.Н. Толстому*)

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

---

(1)Ещё в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. (2)Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну:

— Посмотри, как солнце играет!

(3)За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землёю. (4)Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. (5)Детская душа моя ликовала. (6)На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещённое лучами восходящего солнца.

(7)В зрелом возрасте много раз наблюдал я восход солнца. (8)Я встречал его в лесу, когда перед рассветом проходит вверху над макушками предутренний ветер, одна за другою гаснут в небе чистые звёзды, чётче и чётче обозначаются на посветлевшем небе чёрные вершины. (9)На траве лежит роса. (10)Множеством блёсток сверкает растянутая в лесу паутина. (11)Чист и прозрачен воздух. (12)Росистым утром смолою пахнет в густом лесу.

(13)Видел восход солнца над родными полями, над зеленеющим, покрытым росою лугом, над серебряной гладью реки. (14)В прохладном зеркале воды отражаются побледневшие утренние звёзды, тонкий серп месяца. (15)На востоке разгорается заря, и вода кажется розовой. (16)Как бы в парной лёгкой дымке под пение бесчисленных птиц поднимается над землёю солнце. (17)Точно живое дыхание земли, лёгкий золотистый туман стелется над полями, над недвижной лентой реки. (18)Всё выше поднимается солнце. (19)Прохладная прозрачная роса на лугах сверкает алмазной россыпью.

(20)Наблюдал появление солнца в морозное зимнее утро, когда нестерпимо сияли глубокие снега, рассыпа́лся с деревьев лёгкий морозный иней. (21)Любовался восходом в высоких горах Тянь-Шаня и Кавказа, покрытых сверкающими ледниками.

(22)Особенно хорош восход солнца над океаном. (23)Будучи моряком, стоя на вахте, много раз наблюдал я, как восходящее солнце меняет свой цвет: то раздувается пылающим шаром, то закрывается туманом или далёкими облаками. (24)И всё вокруг внезапно меняется. (25)Иными кажутся далёкие берега, гребни набегающих волн. (26)Изменяется цвет самого неба, золотисто-голубым шатром покрывающего бескрайнее море. (27)Пена на гребнях волн кажется золотою. (28)Будто золотыми кажутся летящие за кормою чайки. (29)Алым золотом отсвечивают мачты, блестит крашеный борт корабля. (30)Стоишь, бывало, на вахте на носу парохода, несказанной радостью наполняется сердце. (31)Рождается новый день! (32)Сколько встреч и приключений сулит он молодому счастливому моряку!

(33)Жители больших городов редко любуются восходом солнца. (34)Высокие каменные громады городских домов закрывают горизонт. (35)Даже сельские жители просыпают короткий час восхода солнца, начало дня. (36)Но в живом мире природы всё пробуждается. (37)На опушках леса, над озарённой водою громко поют соловьи. (38)Взвиваются с полей в небо, исчезая в лучах рассвета, лёгкие жаворонки. (39)Радостно кукуют кукушки, свистят дрозды.

(40)Только моряки, охотники – люди, тесно связанные с матерью-землёю, – знают радость торжественного солнечного восхода, когда на земле пробуждается жизнь.

(41)Друзья мои читатели, очень советую вам полюбоваться восходом солнца, чистой ранней утренней зарёю. (42)Вы почувствуете, как свежей радостью наполняется ваше сердце. (43)В природе нет ничего прелестнее утренней ранней зари, когда материнским дыханием дышит земля и жизнь пробуждается.

 

(По И.С. Соколову-Микитову*)

* Иван Сергеевич Соколов-Микито́в (1892-1975) – русский советский писатель и журналист, натуралист, путешественник.

---

(1)Никогда не забуду, как в юные годы Борис Житков стал учить меня гребле близ пустынного берега, взяв для этого шаланду у знакомого грека. (2)Вёсла были занозистые, тяжёлые, длинные, шаланда неуклюжая и в то же время предательски вёрткая. (3)Руки у меня закоченели от лютого ветра, боковые волны с каждой минутой становились всё злее, но я испытывал жгучий восторг оттого, что на корме сидит Житков и отрывисто командует мне:

— Левое табань, правое загребай! (4)Закидывай подальше. (5)Вот так! (6)Раз-два! (7)Раз-два!

(8)Требовательность его не имела границ. (9)Он требовал бесперебойной, квалифицированной, отчётливой гребли, я же в первое время так сумбурно и немощно орудовал тяжёлыми вёслами, что он то и дело с возмущением кричал:

— Перед берегом стыдно!

(10)И хотя на берегу в такой холод не было ни одного человека, мне казалось, что всё побережье усеяно сотнями зрителей, которые затем и пришли, чтобы поиздеваться над моей неумелостью.

(11)Вскоре я настолько освоился с греблей, что Житков счёл возможным выйти со мною из гавани в открытое море, где на крохотное наше судёнышко сразу накинулись буйные, очень весёлые волны. (12)До знакомства с Житковым я и не подозревал, что на свете существует такое веселье.

(13)В море Житков становился благодушен, разговорчив, общителен и совершенно сбрасывал с себя свою взрослость и замкнутость. (14)Нам случалось бывать в море по семи, по восьми часов, порою и больше; мы приставали к берегу, разводили на гальке костёр, варили в жестянке уху, состязались в бросании камней рикошетом. (15)К концу лета мы загорели, как нeгры. (16)Моя мать, до той поры никогда не решавшаяся отпускать меня к морю, теперь уже не возражала против моих долгих экскурсий: так магически действовало на неё имя «Житков».

(17)Только раз за всё лето с нами случилась авария, о которой мы часто вспоминали потом, несколько десятилетий спустя. (18)Как-то перед вечером, когда мы возвращались домой, вдруг сорвался сильный ветер и погнал нас прямиком на волнорез, а разгулявшиеся буйные волны словно задались специальною целью шваркнуть нас со всего размаха о гранит волнореза и разнести наше судёнышко в щепки. (19)Мы гребли из последних сил; всё своё спасение мы видели в том, чтобы добраться до гавани, прежде чем нас ударит о камни.

(20)Это оказалось невозможным, и вот нас подняло так высоко, что мы на мгновение увидели море по ту сторону мола¹, потом бросило вниз, как с пятиэтажного дома, потом обдало огромным водопадом, потом с бешеной силой стало бить нашу лодку о мол то кормою, то носом, то бортом.

(21)Я пробовал было отпихнуться от волнореза веслом, но оно тотчас сломалось. (22)Я одеревенел от отчаяния и вдруг заметил, или, вернее, почувствовал, что Житкова уже нет у меня за спиной. (23)Была такая секунда, когда я был уверен, что он утонул.

(24)Но тут я услыхал его голос. (25)Оказалось, что в тот миг, когда нас подняло вверх, Житков с изумительным присутствием духа прыгнул с лодки на мол, на его покатую, мокрую, скользкую стену и вскарабкался на самый гребень. (26)Оттуда он закричал мне:

— Канат!

(27)Житков требовал, чтобы я кинул ему верёвку, что лежала свёрнутой в кольцо на носу, но я растерялся и завопил от предсмертной тоски.

(28)К счастью, сторож маяка увидал катастрофу и поспешил мне на помощь. (29)С искажённым от злобы лицом он швырнул мне конец верёвки и вместе с Житковым втащил меня, дрожащего, но невыразимо обрадованного, на мокрые камни мола и тотчас же занялся нашей лодкой: зацепил её длинным багром и велел подручному ввести её в гавань, после чего накинулся на меня и Житкова, требуя, чтобы мы следовали за ним на маяк.

(30)Чтобы выпрыгнуть из лодки во время бури и вспрыгнуть на мол, нужна была ловкость спортсмена, не говоря уже об отчаянной смелости. (31)Здесь, в эту четверть часа, передо мной раскрылся весь Житков: великий умелец, герой, верный и надёжный товарищ.

 

(По К.И. Чуковскому*)

 

* Корней Иванович Чуковский (1882-1969) – русский советский писатель, публицист, литературный критик, переводчик, литературовед.

 

¹ Мол – примыкающее одним концом к берегу оградительное сооружение для защиты портовой акватории от морских волн.

---

(1)В доме жило много старых вещей. (2)Когда-то давно эти вещи были нужны обитателям дома, а сейчас они пылились и рассыхались на чердаке и в них копошились мыши.

(3)Изредка мы устраивали на чердаке раскопки и среди разбитых оконных рам и занавесей из мохнатой паутины находили то ящик от масляных красок, покрытый разноцветными окаменелыми каплями, то сломанный перламутровый веер, то медную кофейную мельницу времён Севастопольской обороны, то огромную тяжёлую книгу с гравюрами из древней истории, то, наконец, пачку переводных картинок.

(4)Как-то на чердаке мы нашли деревянную чёрную шкатулку. (5)На крышке её медными буквами была выложена английская надпись: «Эдинбург. (6)Шотландия. (7)Делал мастер Гальвестон».

(8)Шкатулку принесли в комнату, осторожно вытерли с неё пыль и открыли крышку. (9)Внутри были медные валики с тонкими стальными шипами. (10)Около каждого валика сидела на бронзовом рычажке медная стрекоза, бабочка или жук.

(11)Это была музыкальная шкатулка. (12)Мы завели её, но она не играла. (13)Напрасно мы нажимали на спинки жуков, мух и стрекоз – шкатулка была испорчена.

(14)За вечерним чаем мы заговорили о таинственном мастере Гальвестоне. (15)Все сошлись на том, что это был весёлый пожилой шотландец в клетчатом жилете и кожаном фартуке. (16)Во время работы, обтачивая в тисках медные валики, он, наверное, насвистывал песенку. (17)Как все хорошие мастера, он разговаривал с теми вещами, которые делал, и рассказывал им их будущую жизнь. (18)Но, конечно, он никак не мог догадаться, что эта чёрная шкатулка попадёт из-под бледного шотландского неба в пустынные леса за Окой, в деревню, где только одни петухи поют, как в Шотландии, а всё остальное совсем не похоже на эту далёкую северную страну.

(19)С тех пор мастер Гальвестон стал как бы одним из невидимых обитателей старого деревенского дома. (20)Порой нам даже казалось, что мы слышим его хриплый кашель, когда он невзначай поперхнётся дымом из трубки. (21)А когда мы что-нибудь сколачивали – стол в беседке или новую скворечню – и спорили, как держать фуганок¹ или пригнать одну к другой две доски, то часто ссылались на мастера Гальвестона, будто он стоял рядом и, прищурив серый глаз, насмешливо смотрел на нашу возню. (22)И все мы напевали последнюю любимую песенку Гальвестона:

Прощай, земля, – корабль уходит в море!

(23)Прощай навек, мой тёплый отчий дом…

(24)Шкатулку поставили на стол, рядом с цветком герани, и в конце концов забыли о ней.

(25)Но как-то осенью, поздней ночью, в старом и гулком доме раздался стеклянный переливающийся звон, будто кто-то ударял маленькими молоточками по колокольчикам, и из этого чудесного звона возникла и полилась мелодия: «В милые горы ты возвратишься…»

(26)Это неожиданно проснулась после многолетнего сна и заиграла шкатулка. (27)В первую минуту мы испугались, и даже Фунтик вскочил и слушал, осторожно подымая то одно, то другое ухо. (28)Очевидно, в шкатулке соскочила какая-нибудь пружина. (29)Шкатулка играла долго, то останавливаясь, то снова наполняя дом таинственным звоном, и даже ходики притихли от изумления. (30)Шкатулка проиграла все свои песни, замолчала, и как мы ни бились, но заставить её снова играть мы не смогли.

(31)Сейчас, поздней осенью, когда я живу в Москве, шкатулка стоит там одна в пустых нетопленых комнатах, и, может быть, в непроглядные и тихие ночи она снова просыпается и играет, но её уже некому слушать, кроме пугливых мышей.

(32)Но если после этого маленького рассказа вам приснится ночная весёлая игра музыкального ящика, звон дождевых капель, падающих в медный таз, ворчанье Фунтика, недовольного ходиками, и кашель добряка Гальвестона, то я буду думать, что рассказал вам всё это не напрасно.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

¹ Фуга́нок – столярный инструмент.

---

(1)С особенной признательностью я вспоминаю широкие пруды с их зарастающей ряской водяной гладью и тихо сочащимися от пруда к пруду речушками. (2)Летом мы, точно пираты, плавали по ним в лодках, стараясь быстро пересечь открытые места, нырнуть в камыши, притаиться под мостами, по которым грузной походкой проходил инспектор. (3)С осени, когда пруды начинали покрываться плёнкой, мы с нетерпением следили за их замерзанием. (4)До сих пор ещё в моих ушах стоит переливчатый стеклянный звон от камней, бросаемых с берега на тонкий лёд. (5)Лёд становится крепче. (6)Мы с братом привязываем коньки и, опасаясь провалиться или попасть в карцер, пробуем кататься. (7)Через неделю после наших опытов с берега на пруд торжественно спускается директор гимназии Степан Яковлевич; сторож Савелий пробует лёд пешнёй¹, и, наконец, официально разрешается катанье. (8)Каждый день после обеда на пруду вьются сотни юрких мальчишек, сбегаясь, разбегаясь, падая среди весёлой суеты, хохота, криков.

(9)Между мелюзгой, словно осетры в стае мелкой рыбёшки, неуклюже катаются на коньках учителя. (10)Вот огромный Петров, точно падающая башня, вот даже Лемпи́, без коньков, весь красный от мороза, рассказывает, как они бегали на коньках в школе Пестало́цци. (11)Немец Глюк долго не мог выучиться даже стоять на коньках и заказал себе коньки с двойными полосками. (12)Стоять на них удобно, но поворачиваться трудно. (13)Крепкий ветер подхватывает его небольшую фигурку в широкой шубе и мчит по гладкому, как зеркало, льду прямо к речке. (14)Мы кричим ему, что на речке опасно; бедный немец размахивает руками, шуба его распахивается, как парус… (15)Через минуту он на чёрном непрочном льду, который трещит и проваливается. (16)Глюк у́хает в воду, к счастью, не на глубоком месте. (17)Малыши связывают башлыки́², выстраиваются в ряд, самый лёгкий подбегает к речке и кидает башлык. (18)Затем по команде вся вереница с пением и криками «ура» выволакивает мокрого Глюка на крепкое место.

(19)В особенно погожие дни являются горожане и горожанки. (20)Порой приходит с сестрой и матерью она, кумир многих сердец, усиленно бьющихся под серыми шинелями. (21)В том числе – увы! – и моего. (22)Ей вза́пуски³ подают кресло. (23)Счастливейший выхватывает кресло из толпы соперников… (24)Усиленный бег, визг полозьев, морозный ветер с лёгким запахом духов, а впереди головка, уткнувшаяся в муфту от мороза и от страха… (25)Огромный пруд кажется таким маленьким и тесным… (26)Вот уже берег…

(27)Темнеет… (28)Два сторожа, надзиратель и инспектор обходят пруд кругом, сгоняя запоздавших с катка. (29)Лёд пустеет. (30)Из-за широких камышей подымается луна, трогая холодным светом края старого дворца; белая гладь сверкает, порой трескается и стонет. (31)На ней продолжают виться пять-шесть тёмных фигур. (32)На берегу появляется высокая чёрная тень. (33)Это Степан Яковлевич следит за преступными катальщиками. (34)От гимназии спускается несколько тёмных силуэтов: будет облава. (35)Но лунный свет обманчив – узнать, кто катается, нельзя. (36)Мы даём преследователям время подойти ближе, почти окружить себя. (37)Но затем быстро бежим к опасным местам. (38)Лёд звенит всё тоньше, под ногами переливчато плещет подгибающаяся ледяная плёнка, близко чернеют полыньи. (39)Ж-ж-жи… (40)Один за другим, держась на расстоянии, беглецы пробегают по опасной речке на другой пруд. (41)Преследователи останавливаются, совещаются и чаще всего отступают. (42)Фигуры их расплываются в морозной мгле. (43)И опять на гладком пруду слышен лёгкий визг железа по льду, и продолжается молчаливое кружение на лунном свете.

(44)Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… (45)А зато на пруду в эти лунные ночи грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо работает воображение. (46)Луна подымается, заглядывает в пустые окна мёртвого замка, выхватывает золотой карниз, приводит в таинственное осторожное движение какие-то неясные тени. (47)Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает.

(48)И потом спится так крепко, несмотря на то что уроки совсем не готовы.

(49)Теперь, когда я вспоминаю первые два-три года своего учения в ровенской гимназии и спрашиваю себя, что там было в то время наиболее светлого и здорового, то ответ у меня один: толпа товарищей, интересная война с начальством и – пруды, пруды…

 

(По В.Г. Короленко*)

 

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – русский писатель, публицист, общественный деятель.

 

¹ Пешня́ – лом для пробивания льда.

² Башлы́к – остроконечный капюшон с длинными концами, надеваемый поверх головного убора.

³ Вза́пуски – наперегонки, стараясь обогнать друг друга (разг.).

---

(1)Проезжая на днях возле Меринова, мы завернули к Ивану Яковлевичу чайку попить и кстати узнать, благополучно ли теперь поживает друг наш Филат Антонович. (2)Мы с большой радостью узнали, что не только жив и здоров наш старый друг и охотник, но ещё и ведёт за собой самый отчаянный партизанский отряд из своих друзей-охотников.

— (3)В такие-то годы! — подивились мы.

— (4)А что ему годы, — ответил Иван Яковлевич, — на то и есть мужественный человек и герой, чтобы годы свои красить. (5)Не берут его годы.

(6)Иван Яковлевич наклонился в сторону подпечья и сказал туда, в подпечь, тихо и ласково:

— Руська, Руська.

(7)И как только вымолвил он это слово, из-под печи вышел здоровенный матёрый заяц-русак.

— (8)Вот, товарищи, — сказал Иван Яковлевич, — этот заяц – не простой русак. (9)Прошлый год я поймал его – был меньше кошки. (10)Держал в кадушке, на капусте вырастил, а когда осенью хотел к празднику зарезать – что-то в этом зайце мне показалось, пожалел. (11)И вот через этого зайца владею теперь ружьём.

— (12)Значит, — сказали мы, — не ружьё принесло зайца охотнику, а заяц – ружьё.

— (13)Кроме шуток, — ответил Иван Яковлевич, — истинно так.

(14)И рассказал нам историю, как заяц Руська у начальника партизанского отряда Кумачёва съел сапоги.

(15)Было это на переломе войны, когда немцы подходили к Москве. (16)В это время отряд Кумачёва затаился в лесном овраге, а сам начальник, Филат Антонович, пришёл ночевать к Ивану Яковлевичу.

— (17)Какой же он стал теперь? — спросили мы с интересом.

— (18)А точно такой, как был, — ответил Иван Яковлевич: рост – колокольня, плечи – косая сажень, сапоги – американские, рыжие, на крючках. (19)И вооружение полное, и притом ещё дробовик. (20)Вот какой молодец!

(21)Случилось это ночью, все уснули в избе, а Руська вышел из-под печи и принялся работать над сапогами начальника. (22)Что он там нашёл себе, этот заяц русский, в том месте, где американцы своим способом соединяют голенища с головкой? (23)За целую ночь заяц только и сделал, что начисто отделил голенища от головок, будто захотел понять, как надо шить сапоги на американский манер.

(24)Поутру первая встала Авдотья Ивановна. (25)Как глянула, так и обмерла: на глазах её заяц уничтожал сапоги. (26)И какие сапоги!

— (27)Иван Яковлевич, — разбудила она мужа, — погляди, заяц что сделал.

(28)Ужаснулись супруги. (29)Шепчутся меж собой, ахают, тужат.

— (30)Чего вы там шепчетесь? — спросил начальник, не открывая глаз. — (31)Я не сплю.

— (32)Батюшка, Филат Антоныч, прости нас, беда у нас в доме, такая беда – сказать страшно.

— (33)Что? (34)Немцы?

(35)Начальник партизан вскочил и схватился за наган.

— (36)Какие там немцы – заяц, заяц, родной. (37)Погляди сам.

(38)Поглядел начальник: головки и голенища отдельно лежат.

— (39)Так это заяц мои сапоги съел?

— (40)Так точно, батюшка, никто другой – заяц съел сапоги.

— (41)Вредная тварь, — сказал начальник.

(42)И надел сначала голенища, потом головки, концы же голенищ вмял под края головок. (43)После этого оделся, умылся и зарядил дробовик.

— (44)Ну, вызывай своего зайца на расправу. (45)А то он и твои сапоги съест.

— (46)Руська, Руська, — позвал хозяин.

(47)И как невиноватый, заяц выходит, перебирает губами, глядит кругло, ждёт узнать, для чего его вызвали.

(48)Партизан в него целится. (49)И чуть бы ещё, но партизан опустил ружьё.

— (50)Ты сам убей его, — сказал он, — мне что-то противно в ручного зайца стрелять. (51)Вредная тварь в доме, — сказал Филат Антонович, — а жалко чего-то, никогда не было со мной такого на охоте, то ли, может, время такое: сегодня ты зайца, а завтра самого тебя, как зайца. (52)А ружьё сам на память возьми от меня, может быть, и не увидимся, помнить будешь меня, а мне теперь уже не до охоты. (53)Прощай.

(54)После того поклонился хозяйке, поблагодарил, простился и вышел. (55)А ружьё так и оставил на столе заряженное, с взведёнными курками.

 

(По М.М. Пришвину*)

 

* Пришвин Михаил Михайлович (1873-1954) – русский писатель, автор книг о связи человека с природой.

---

— (1)Паныч! (2)А паныч? — послышался за окном торопливый шёпот.

(3)Вслед за шёпотом раздался осторожный, но настойчивый стук пальцев по стеклу. (4)Это вызывал меня наш старый повар Емельян Иванович, с которым мы уговорились идти ночью ловить раков. (5)Я встал и, стараясь не шуметь, отворил окошко. (6)Через минуту я уже очутился на земле, возле Емельяна Ивановича, дрожа спросонок и от волнения, возбуждаемого во мне предстоящим удовольствием.

— (7)Вы всё захватили, Емельян Иванович? (8)И сачок? (9)И мясо? (10)И лейку?

— (11)Тсс… не шумите, паныч… (12)Мамашенька проснутся, так нас обоих заругают… (13)Ну, идём, что ли.

(14)Мы пошли вдоль пустыря узкой дорожкой, между двумя стенами густого, высокого, гораздо выше человеческого роста бурьяна… (15)Мне было несколько жутко, но новизна впечатлений, а главное – их запретность придавали им такую острую прелесть, что даже и теперь, через двадцать пять лет, вспоминая об этой ночи, я испытываю радостное и тоскливое стеснение в груди.

(16)Вдруг я натолкнулся на Емельяна Ивановича. (17)Он стоял и копошился над чем-то в темноте. (18)Старик, видимо, старался что-то отвинтить. (19)Он отвечал мне с расстановками, тяжело пыхтя от усилий:

— Да вот хочу… ишь ты, как завернули… хочу… крышку снять с факела… заржавела, должно быть… ну, теперь пошла… пошла… готова!

(20)Я услышал чирканье спички, и керосиновый факел вспыхнул красным, коптящим, колеблющимся пламенем. (21)Лицо Емельяна Ивановича сделалось суровым и странно изменилось. (22)От густых бровей, носа и усов легли на него длинные, косые дрожащие тени. (23)Мы пошли дальше. (24)Теперь мне стало ещё жутче, чем в темноте. (25)Хорошо знакомые кусты бурьяна казались толпою обступивших нас со всех сторон призраков, тонких и расплывчатых.

(26)Скоро бурьян кончился. (27)Перед нами расстилалось поле. (28)Запах липы сменился острым запахом росистой травы и мёда. (29)Повеяло прохладой. (30)В степи громко и ритмично кричали миллионы кузнечиков.

(31)Мы спустились к узенькой речке, которая ровной, тёмной полосой протекала между невысокими, но крутыми берегами, поросшими густым лозняком. (32)Около берега вода мелодично и монотонно хлюпала, огибая заливчики и обнажившиеся корни кустов. (33)Емельян Иванович выбрал между двумя ивами удобное сухое местечко и воткнул длинную палку факела в глинистое дно, недалеко от берега.

(34)Наши приготовления были несложны. (35)Мы обвязали тонкой бечёвкой крест-накрест большой кусок мяса; на аршин выше пристроили поплавок из сухой веточки, и затем Емельян Иванович опустил эту приманку в воду. (36)Я должен был с сачком, сделанным из моей старой соломенной шляпы, дожидаться, когда рак появится над водой, чтобы подхватить его.

(37)Река в этом месте была неширока, всего шагов десять или пятнадцать. (38)Звёзды отражались в воде, мерцая и расплываясь. (39)Поплавок дрогнул и стал колыхаться.

(40)Я зашептал взволнованно:

— Емельян Иванович… (41)Клюёт! (42)Тащите!

(43)Но старик только покачал с досадою головой. (44)Поплавок продолжал двигаться, описывая круги и изредка коротко ныряя передней частью под воду. (45)Я, стараясь не дышать, упёршись ногами в торчащий из реки пень и протянув вперёд палку с сачком, мучился нетерпеливым ожиданием. (46)Вдруг поплавок совершенно исчез под водою. (47)Емельян Иванович медленно потянул верёвку вверх. (48)Через минуту я увидел казавшийся громадным кусок мяса и клешни вцепившегося в него рака.

(49)Емельян Иванович взял его двумя пальцами за спину и с торжеством поднял на воздух. (50)Рак продолжал щёлкать шейкой, водил в стороны передними лапами, сводя и разводя клешни, и шевелил длинными усами. (51)Емельян Иванович бросил его в лейку.

(52)После первого рака ловля пошла очень успешно. (53)То и дело старик вытаскивал из сачка чёрных уродов, радуясь им так же искренно и громко, как и я, десятилетний мальчишка. (54)И к каждому раку он непременно приговаривал что-нибудь забавное, прежде чем его опустить в лейку.

— (55)А, господин рачитель, попались? — спрашивал он с комическим злорадством. — (56)Пожалуйте, пожалуйте в компанию. (57)Там вам веселее будет.

(58)Или:

— Моё почтение, господин Раковский. (59)Ждали с нетерпением вашего приезда. (60)Милости просим.

(61)Три или четыре рака от нас ушли. (62)В этих случаях мы горячились и осыпали друг друга едкими упрёками. (63)Но едва поплавок вздрагивал в воде, наша вражда мгновенно утихала, и мы снова с дрожащими от волнения руками шёпотом подзадоривали друг друга:

— О-о! (64)Вот как потянул! (65)Должно быть, громадный Раковецкий клюёт!

(66)В младенческом восторге мы называли наших жертв самыми чудовищными именами. (67)Необычное бодрствование, красота ночи и страсть рьяных рыболовов взволновали и опьяняли нас. (68)На меня нашло то странное, неподвижное очарование тишины, которое испытываешь только в самом раннем детстве. (69)Я глядел, не отрываясь, на красный огонь факела. (70)В голове у меня не было ни одного обрывка мысли, но ощущение чего-то стройного, прекрасного и нежного переполняло мою душу. (71)И в те же минуты мне казалось, что я чувствую, как мимо меня торжественно проплывает что-то огромное, как мироздание…

(72)Не время ли проходило около меня?..

 

(По А.И. Куприну*)

 

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

---

(1)Бабушка моя Викентия Ивановна жила в маленьком флигеле, в котором было четыре комнаты. (2)В одной жила бабушка, в другой – старый виолончелист Гаттенбергер, третью комнату бабушка отвела мне.

(3)Бабушка очень одряхлела, согнулась, былая её строгость исчезла, но всё же она не изменила своих привычек: вставала на рассвете, открывала настежь окна и готовила на спиртовке кофе. (4)Выпив кофе, она выходила в сад и читала, сидя в плетёном кресле, любимые свои книги. (5)Часто она засыпала за чтением, седая, вся в чёрном, положив худые руки на подлокотники кресла.

(6)Я дружил с бабушкой. (7)Я любил её больше, чем всех своих родных. (8)Она мне платила тем же. (9)Бабушка воспитала пять дочерей и троих сыновей, а в старости жила совершенно одна. (10)У неё тоже, по существу, никого не было. (11)Из этого нашего одиночества и родилась взаимная привязанность.

(12)Бабушка вся светилась лаской и грустью. (13)Несмотря на разницу лет, у нас было много общего. (14)Бабушка любила стихи, книги, деревья, небо и собственные размышления. (15)Она никогда меня ни к чему не принуждала.

(16)Я часто бывал на концертах в Купеческом саду. (17)Оркестр играл в деревянной белой раковине, а слушатели сидели под открытым небом.

(18)Но особенно я любил пасмурные серые вечера, когда в саду почти не было посетителей. (19)Тогда мне казалось, что оркестр играет для меня одного и для молоденькой женщины с опущенными полями шляпы.

(20)Я встречал эту женщину почти на всех концертах. (21)Она внимательно поглядывала на меня. (22)Я украдкой следил за ней. (23)Один только раз я встретил её взгляд, и мне показалось, что глаза её блеснули лукавым огнём.

(24)Скучное киевское лето наполнилось мечтами об этой незнакомке. (25)Оно тотчас перестало быть скучным. (26)Оно зашумело звонкоголосыми дождями. (27)Они лились с высокого неба, хлопотали в зелени садов. (28)Стеклянные капли, слетая с туч, будто били по клавишам – частый звон наполнял мою комнату. (29)Мне казалось подлинным чудом, что так может петь обыкновенная вода, льющаяся с крыши в зелёную кадку.

(30)За лёгким дымом этих «слепых дождей» и сиянием радуг где-то рядом жила незнакомка. (31)Я был благодарен ей, что она появилась и сразу же изменила всё вокруг. (32)Даже тротуары из жёлтого кирпича, покрытые маленькими лужами, казались мне теперь милыми и сказочными, как у Андерсена.

(33)До сих пор я не знаю, как назвать это состояние. (34)Но оно настоятельно требовало выражения. (35)И вот в то жаркое лето с его «слепыми дождями» я впервые начал писать.

(36)Я скрывал это от бабушки. (37)Я говорил ей, удивлённой тем, что я часами сижу в своей комнате и пишу, что готовлюсь к гимназическим занятиям по литературе и составляю конспекты.

(38)В те дни, когда в Купеческом саду не было концертов, я уезжал на Днепр или на окраину города, в запущенный парк «Кинь грусть». (39)Я забирался в самую глушь, где стоял заброшенный дом, садился на ступеньки террасы и читал. (40)Я ждал. (41)Я был уверен, что именно здесь, в этом парке, встречу свою незнакомку.

(42)Но она не приходила, и я возвращался домой самым длинным путём.

(43)Бабушка ждала меня. (44)Маленький круглый стол в её комнате был накрыт скатертью. (45)На нём стоял ужин. (46)Иногда она говорила, что соскучилась одна за весь этот длинный день, но никогда не бранила меня за то, что я пропадал так долго.

— (47)Молодость, — говорила бабушка, — имеет свои законы. (48)Не моё дело в них вмешиваться.

(49)Я написал рассказ, в котором было это киевское лето: незнакомка в Купеческом саду, «Кинь грусть», ночи и мечтательный гимназист.

(50)В Киеве в то время издавался журнал со странным названием «Рыцарь», куда я после долгих колебаний всё же отнёс рассказ. (51)Через два дня пришла открытка от редактора. (52)Он писал, что прочёл рассказ и напечатает его в ближайшем номере журнала.

(53)Бабушка, конечно, прочла эту открытку. (54)Она даже всплакнула, перекрестила меня и поцеловала:

— Ну, трудись и будь счастлив. (55)Видно, Бог сжалился надо мной и принёс мне напоследок эту радость.

(56)Она радовалась моему первому рассказу больше, чем я.

(57)Когда вышел номер «Рыцаря» с этим рассказом, бабушка даже испекла пирожки и устроила праздничный завтрак.

(58)К завтраку она надела чёрное шёлковое платье. (59)Чёрные её глаза смеялись, когда она смотрела на меня.

(60)Осы садились на вазу с вареньем. (61)А Гаттенбергер, как бы догадавшись о том, что происходит у нас, играл мазурку и притоптывал в такт ногой.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

---

(1)Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. (2)Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им в этот солнечный весенний день было грустно. (3)Только что прочли они в первый раз в жизни «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. (4)Раз написано – значит, настоящая правда.

— (5)Что ж, всё-таки удрал он в конце концов благополучно, — сказала со вздохом Катюша.

(6)Ей уже надоело кукситься: раз окончание хорошее, не стоит и горевать.

— (7)Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… (8)Правда?

— (9)И больно-пребольно велел их высечь! — обрадовалась Валя. (10)Впрочем, она сейчас же и передумала:

— Нет, знаешь, сечь их не надо. (11)Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны… (12)Марш! (13)На все четыре стороны. (14)Татарской же девочке Дине, которая меня лепёшками кормила, передайте Георгиевскую медаль. (15)А теперь вон с моих глаз!»

— (16)Вон! — закричала Катюша и топнула каблучком в пол.

(17)Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. (18)Сёстры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада.

(19)В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. (20)На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… (21)Они переглянулись и поняли друг друга без слов.

— (22)А где ж мы пленных возьмём? — спросила младшая.

— (23)Мишку посадим…

— (24)А кто будет вторым пленником, Костылиным?

(25)Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом: он всё понял.

— (26)Ми-ша!

— (27)Чего надо? — звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша.

— (28)Играть иди!

(29)Через минуту Миша, дожёвывая баранку, стоял перед сёстрами.

— (30)Во что играть будем?

— (31)В «Кавказского пленника». (32)Ты будто Жилин, русский офицер, из крепости к своей маме верхом едешь. (33)Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу. (34)А мы тебя в плен возьмём и в яму посадим, понял?

— (35)Сажайте, что ж.

(36)Мишка спрыгнул, уселся, Тузик за ним.

(37)Пленники вели себя очень странно: катались весело по дну ямы, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев.

— (38)Стоп! — закричала Валя. — (39)Я вас сейчас рыжему татарину продам…

— (40)Продавай, ладно, — равнодушно отозвался Мишка. — (41)Как дальше играть-то?

— (42)Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай… (43)Мы теперь татарские девочки… (44)А мы тебе за это лепёшки бросать будем.

— (45)Из чего лепить-то?

(46)Валя слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда и матрёшку – всё, что на скорую руку в детской собрала. (47)Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (ещё вкуснее лепёшек!). (48)Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали.

(49)Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. (50)Кричали девочки, сердились, приказывали. (51)Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть.

(52)Часа через два вернулась мама девочек.

— (53)Дети! (54)Ау… (55)Валя! (56)Ка-тю-ша!

(57)И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса:

— Мы здесь! (58)В оранжерее!..

(59)Побежала мать на голоса. (60)И что же! (61)Сидят, прижавшись плечом к плечу, в яме все четверо: Мишка, Тузик и девочки, – и у всех глаза от удовольствия блестят.

— (62)Что вы здесь делаете?

— (63)Мы кавказские пленники.

— (64)Какие там пленники! (65)Сейчас же домой!..

(66)Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошёлся.

(67)Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. (68)Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? (69)Ведь превесёлая же, право, штука.

 

(По С. Чёрному*)

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг, 1880-1932) – писатель, поэт, журналист, переводчик.

---

(1)Я решил заняться ловлей певчих птиц и один ходил ловить их почти за тридцать вёрст, на берег Волги, где в мачтовом сосняке водились клесты и синицы-аполлоновки – длиннохвостые белые птички редкой красоты.

(2)В лес я приходил к рассвету, развешивал снасти, ложился на опушке леса и ждал, когда придёт день. (3)Тихо. (4)Всё вокруг застыло в крепком осеннем сне; сквозь сероватую мглу чуть видны под горою широкие луга: они разрезаны Волгой, перекинулись через неё и расплылись, растаяли в туманах. (5)Далеко, за лесами луговой стороны, восходит не торопясь посветлевшее солнце, на чёрных гривах лесов вспыхивают огни. (6)И начинается странное, трогающее душу движение: всё быстрее встаёт туман с лугов и серебрится в солнечном луче, а за ним поднимаются с земли кусты, деревья, стога сена; луга точно тают под солнцем и текут во все стороны, рыжевато-золотые. (7)Вот солнце коснулось тихой воды у берега, кажется, что вся река подвинулась, подалась туда, где окунулось солнце. (8)Восходя всё выше, оно, радостное, благословляет, греет оголённую, озябшую землю, а земля кадит сладкими запахами осени. (9)Я видел восход солнца в этом месте десятки раз, и всегда предо мною рождался новый мир, по-новому красивый…

(10)Я как-то особенно люблю солнце, мне нравится самое имя его, сладкие звуки имени, звон, скрытый в них; люблю, закрыв глаза, подставить лицо горячему лучу, поймать его на ладонь руки, когда он проходит мечом сквозь щель забора или между ветвей. (11)Когда солнце поднимется над лугами, я невольно улыбаюсь от радости.

(12)Надо мной звенит хвойный лес, отряхивая с зелёных лап капли росы. (13)В тени, под деревьями, на узорных листьях папоротника сверкает серебряной парчой иней утреннего заморозка. (14)Порыжевшая трава примята дождями, склонённые к земле стебли неподвижны, но когда на них падает светлый луч, то заметен лёгкий трепет в травах, быть может, последнее усилие жизни.

(15)Проснулись птицы: серые московки пуховыми шариками падают с ветки на ветку, огненные клесты крошат кривыми носами шишки на вершинах сосен, на конце сосновой лапы качается белая аполлоновка, взмахивая длинными рулевыми перьями, чёрный бисерный глазок недоверчиво косится на сеть, растянутую мной. (16)И как-то вдруг слышишь, что уже весь лес, за минуту до этого важно задумчивый, налился сотнями птичьих голосов, наполнился хлопотами живых существ, чистейших на земле.

(17)Мне немножко жалко ловить пичужек, совестно сажать их в клетки, мне больше нравится смотреть на них. (18)Птицы смешат меня своими хитростями: лазоревая синица внимательно и подробно осмотрела западню, поняла, чем она грозит ей, и, зайдя сбоку, безопасно, ловко таскает семя сквозь палочки западни. (19)Синицы очень умны, но они слишком любопытны, и это губит их. (20)Важные снегири глуповаты; они идут в сеть целой стаей: когда их накроешь, они очень удивлены, выкатывают глаза и щиплют пальцы толстыми клювами. (21)Клёст идёт в западню спокойно и солидно. (22)Поползень долго сидит перед сетью, поводя длинным носом, опираясь на толстый хвост; он бегает по стволам деревьев, как дятел, всегда сопровождая синиц. (23)Эта пичужка, как сорока, любит воровать и прятать мелкие блестящие вещи.

(24)К полудню я заканчиваю ловлю, иду домой лесом и полями. (25)Прихожу к вечеру усталый, голодный, но мне кажется, что за день я вырос, узнал что-то новое, стал сильнее.

 

(По М. Горькому*)

 

* Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков; 1868-1936) – выдающийся русский советский писатель и драматург.

---