— (1)Дети, сегодня я прошу вас вспомнить о таком понятии, как милосердие! (2)В ответ на эту просьбу половина нашего класса засмеялась. (3)Другая половина насторожилась. (4)И было отчего. (5)Я думаю, что в тот день это самое слово – «милосердие» – прозвучало в стенах нашего класса впервые за все годы, которые мы провели в школе. (6)Почему? (7)Так уж получилось. (8)Не говорят в нашем классе такими словами. 

(9)Клавдия, наша классная руководительница, переминалась с ноги на ногу, ломала пальцы и закатывала глаза. 

— (10)Сегодня, ребята, я хочу представить вам нового ученика вашего класса… — произнесла она наконец. 

(11)Дверь словно бы сама собой распахнулась, и из коридора въехала в класс инвалидная коляска с большими блестящими колёсами. (12)Человек десять изумлённо присвистнули. 

— (13)Знакомьтесь, ребята, Юра Мальков. (14)Будет учиться с вами. (15)Надеюсь, вы поможете ему… (16)Поможете адаптироваться к школе… 

(17)Впечатление, надо сказать, он произвёл сильное. (18)Никто из наших не ржал, не показывал пальцем, не отпускал идиотских шуточек. (19)Всё это было впереди. (20)Пока все молча смотрели на Юру Малькова. (21)А Юра Мальков смотрел на нас. (22)И улыбался. 

(23)Потом Пашка Зорин встал из-за последней парты, отодвинул стул рядом с собой и деловито спросил: 

— Ты как, видишь хорошо? (24)Или тебе лучше вперёд? 

— (25)Я хорошо вижу, спасибо, — Юра улыбнулся ещё шире и, ловко управляя коляской, покатился по проходу к Пашкиной парте. 

— (26)Ну вот и хорошо, — сказала Клавдия. — (27)Потом познакомитесь поближе, а сейчас начинаем урок. 

(28)Могучему Пашке удалось раздвинуть столы и пристроить коляску так, что Юра легко мог писать на столе. (29)Пашка сначала поглядывал с тревогой, иногда что-то басом спрашивал, Юра коротко отвечал. (30)В общем, нашли общий язык. (31)Это хорошо. (32)Если Пашка будет защищать Юру хотя бы на первых порах, тогда его никто не обидит. (33)К концу первого дня стало ясно, что Пашке Юрка нравится. (34)Он с таким важным видом коляску катал, и спрашивал у Юры что-то, и головой кивал, и учителя к нему в кои-то веки без скрежета зубовного обращались: «Паша, Паша…» (35)В общем, завёл себе друга. 

(36)Ещё выяснилось, что Юра может передвигаться и без коляски, то есть ходить. (37)Когда надо было переходить с этажа на этаж, Юра с коляски слезал и сам шёл по лестнице, цепляясь за перила. (38)Смотреть на ходящего Юру было тяжело, потому что он весь при этом как-то дёргался и пожимался. (39)Я смотрел, а девчонки многие отворачивались. 

(40)Смеялся и улыбался Юра часто и хорошо. (41)Да и вообще, если бы не его болезнь, был бы пацаном вполне привлекательным. (42)Про болезнь его, естественно, тут же, чуть ли не после первого урока, спросили. (43)Юра охотно объяснил, что его болезнь называется ДЦП, болеет он с самого рождения. 

(44)Понятно, что почти сразу же Юру стали дразнить. (45)Передразнивали его походку, уродливые жесты, когда он пытался достать что-то, писали, как Юра, высовывая язык и нелепо вывернув локоть и кисть. (46)Дразнили, естественно, не все и в основном не из нашего класса, но ведь придурки-то везде найдутся… 

(47)На поддразнивания Юра реагировал удивительно: он смеялся. (48)Да ещё и передразнивал дразнильщиков. (49)Вот как это происходило. (50)Идёт, предположим, Юра на костылях по коридору. (51)Сзади тут же пристраивается хвост из двух-трёх мальчишек, которые идут так, чтобы Юра их не заметил, и копируют его ужасную походку, иногда опираясь при этом на швабру. (52)Остальные хохочут. (53)Юра потихоньку поглядывает назад, потом резко оборачивается. (54)Все, естественно, застывают на месте. (55)Юра говорит, указывая пальцем: 

— Не выходит, не выходит! (56)И вовсе не похоже: ты ногу не так волочишь, ты – вообще спотыкаешься, а я этого никогда не делаю. (57)Вот у тебя немного лучше, чем у них, но всё равно не так. (58)Вставайте вот сюда, рядом. (59)Смотрите на меня. (60)Раз, два, три – пошли! (61)Ногой, ногой больше загребай! (62)Смотри, как я делаю! 

(63)Сами понимаете, в другой раз Юру уже не передразнивали. (64)Всем же хочется умными казаться. 

(65)Никто, кроме него, в нашем классе не умел шутить над собой. (66)Над другими – сколько угодно. (67)А над собой – нет. (68)Юрка умел и делал это с удовольствием. (69)Кроме того, он спокойно относился ко всем своим неудачам. (70)Юрка просто пожимал плечами и начинал всё сначала. 

 

(По Е.В. Мурашовой*)

* Екатерина Вадимовна Мурашова (род. в 1962 году) – психолог, писатель, автор драматических книг для подростков.

---

(1)Ещё в раннем детстве доводилось мне любоваться восходом солнца. (2)Весенним ранним утром, в праздничный день, мать иногда будила меня, на руках подносила к окну: 

— Посмотри, как солнце играет! 

(3)За стволами старых лип огромный пылающий шар поднимался над проснувшейся землёю. (4)Казалось, он раздувался, сиял радостным светом, играл, улыбался. (5)Детская душа моя ликовала. (6)На всю жизнь запомнилось мне лицо матери, освещённое лучами восходящего солнца. 

(7)В зрелом возрасте много раз наблюдал я восход солнца. (8)Я встречал его в лесу, когда перед рассветом проходит вверху над макушками предутренний ветер, одна за другою гаснут в небе чистые звёзды, чётче и чётче обозначаются на посветлевшем небе чёрные вершины. (9)На траве лежит роса. (10)Множеством блёсток сверкает растянутая в лесу паутина. (11)Чист и прозрачен воздух. (12)Росистым утром смолою пахнет в густом лесу.

 (13)Видел восход солнца над родными полями, над зеленеющим, покрытым росою лугом, над серебряной гладью реки. (14)В прохладном зеркале воды отражаются побледневшие утренние звёзды, тонкий серп месяца. (15)На востоке разгорается заря, и вода кажется розовой. (16)Как бы в парной лёгкой дымке под пение бесчисленных птиц поднимается над землёю солнце. (17)Точно живое дыхание земли, лёгкий золотистый туман стелется над полями, над недвижной лентой реки. (18)Всё выше поднимается солнце. (19)Прохладная прозрачная роса на лугах сверкает алмазной россыпью. 

(20)Наблюдал появление солнца в морозное зимнее утро, когда нестерпимо сияли глубокие снега, рассыпа́лся с деревьев лёгкий морозный иней. (21)Любовался восходом в высоких горах Тянь-Шаня и Кавказа, покрытых сверкающими ледниками. 

(22)Особенно хорош восход солнца над океаном. (23)Будучи моряком, стоя на вахте, много раз наблюдал я, как восходящее солнце меняет свой цвет: то раздувается пылающим шаром, то закрывается туманом или далёкими облаками. (24)И всё вокруг внезапно меняется. (25)Иными кажутся далёкие берега, гребни набегающих волн. (26)Изменяется цвет самого неба, золотисто-голубым шатром покрывающего бескрайнее море. (27)Пена на гребнях волн кажется золотою. (28)Золотыми кажутся летящие за кормою чайки. (29)Алым золотом отсвечивают мачты, блестит крашеный борт корабля. (30)Стоишь, бывало, на вахте на носу парохода, несказанной радостью наполняется сердце. (31)Рождается новый день! (32)Сколько встреч и приключений сулит он молодому счастливому моряку! 

(33)Жители больших городов редко любуются восходом солнца. (34)Высокие каменные громады городских домов закрывают горизонт. (35)Даже сельские жители просыпают короткий час восхода солнца, начало дня. (36)Но в живом мире природы всё пробуждается. (37)На опушках леса, над озарённой водою громко поют соловьи. (38)Взвиваются с полей в небо, исчезая в лучах рассвета, лёгкие жаворонки. (39)Радостно кукуют кукушки, свистят дрозды. 

(40)Только моряки, охотники – люди, тесно связанные с матерью-землёю, – знают радость торжественного солнечного восхода, когда на земле пробуждается жизнь. 

(41)Друзья мои читатели, очень советую вам полюбоваться восходом солнца, чистой ранней утренней зарёю. (42)Вы почувствуете, как свежей радостью наполняется ваше сердце. (43)В природе нет ничего прелестнее раннего утра, утренней ранней зари, когда материнским дыханием дышит земля и жизнь пробуждается. 

 

(По И.С. Соколову-Микитову*)

 

* Иван Сергеевич Соколов-Микитов (1892-1975) – русский советский писатель и журналист, натуралист, путешественник.

 

---

(1)С братом Борей мы плыли на лодке по реке Сестре. (2)Я ленился. (3)Сидел на корме, шевелил босою ногой, подталкивал полуживых подлещиков, пойманных на манную кашу. (4)Подлещики шевелились у моих ног в воде, которая всегда набирается во всякую приличную лодку. (5)Боря серьёзно наваливался на вёсла. (6)Он торопился, боялся опоздать на автобус. 

(7)В том месте, где река Сестра проходит под каналом и русло канала в бетонной оболочке проходит над живою рекой, я увидел на берегу реки небольшую беленькую собачонку. 

(8)Собачонка бежала по берегу, а мы с Борей плыли по реке. (9)Я ленился, Боря спешил, собачонка бежала. 

(10)От нечего делать, просто так, из чистого баловства я поманил собачонку пальцем, а после вытянул губы и издал специальный собачий звук, звук, похожий на втягивающийся поцелуй, – тот, которым всегда подманивают собаку. (11)Маленькая беленькая собачонка услыхала этот немыслимый звук, поглядела на меня с берега и вдруг бросилась в воду. 

(12)Ничего подобного ожидать я никак не мог. (13)Этот звук я произнёс нарочно, юмористически. (14)Я подманивал собачонку, прекрасно понимая, что она подойти ко мне никак не может. (15)Нас разделяла бездна, то есть вода. (16)Никакая нормальная собака в воду не полезет, если её не подтолкнёт хозяин. 

(17)Маленькая беленькая собачонка оказалась ненормальной. (18)Она кинулась на первое приглашение, не раздумывая преодолевала бездну. (19)Она плыла ко мне. (20)Когда она подплыла к лодке, я схватил её за шкирку и втащил в судно. (21)Собачонка чудовищно отряхнулась среди полуживых подлещиков. 

(22)Брат мой Боря бросил вёсла. (23)Он должен был что-то сказать. (24)Но не знал, что сказать: всё произошло мгновенно. (25)Строго осмотрев собачонку, он наконец произнёс: 

— Гладкошёрстный фокстерьер. 

(26)Брат мой Боря торопился. (27)Мигом подогнали мы лодку к тому месту, где стоял на берегу её хозяин. (28)Рассчитались за лодку, связали удочки, покидали в мешок подлещиков и побежали на автобус. (29)Маленькая беленькая собачонка бежала за нами. 

(30)Наконец мы добежали, ввалились в автобус, сбросили рюкзаки, уселись на эти особенные автобусные диванчики, устроились и могли уже ехать. (31)Шофёр почему-то медлил. (32)Я глянул в открытую дверь автобуса и увидел на улице, на обочине шоссе, маленькую беленькую собачонку, чью породу так верно определил Боря. (33)Она смотрела в автобус, шофёр медлил. (34)Просто так, от нечего делать, по-лентяйски я сделал губами тот самый немыслимый и беспардонный звук, о котором я уже рассказывал. (35)Маленькая беленькая собачонка ринулась в автобус, мигом спряталась под сиденье, на котором расположился я, и затаилась у моих ног. 

(36)Пассажиры автобуса заметили это, но сделали вид, что ничего не заметили. (37)Шофёр закрыл двери, и мы поехали.

(38)Брат мой Боря должен был что-то сказать. (39)Его удивило поведение маленькой беленькой собачонки, которая сидела сейчас у моих ног. (40)Боря сказал: 

— Гладкошёрстные фокстерьеры встречаются реже, чем жесткошёрстные. 

(41)Немного подумав, Боря спросил: 

— А что скажет отец?

(42)Что скажет отец, знали, конечно, все. (43)Знал я, и знал мой брат Боря. (44)Отец мой не любил никаких домашних животных, кроме лошадей. (45)Он обожал лошадей, и страсть к лошадям погубила в нём возможные страсти к другим домашним животным.

(46)На удивление отец не сказал ничего. 

(47)Он даже как будто не заметил маленькой беленькой собачонки. (48)Он был потрясён событиями, которые происходили в нашей семье: мой брат Боря решил жениться. (49)Занятый своими мыслями, отец не заметил никакой маленькой беленькой собачонки. (50)Все ожидали, что отец начнёт говорить насчёт собачьего духу, которого чтоб не было, а он подошёл ко мне и негромко сказал: 

— Сам. 

(51)Повернувшись ко мне спиною, он прошёл в кабинет.

(52)Ожидая, что отец скажет насчёт духу, которого чтоб не было, никто вначале не понял, что он имел в виду, говоря «сам». (53)Это слово не слишком связывалось с домашними животными. 

(54)Но я всё понял. (55)Я понял, что «сам» – это я сам. (56)Раньше я был не сам, а теперь сделался сам. (57)Раньше я был младший ребёнок, а теперь сделался «сам», и маленькая беленькая собачонка – первый признак моего нового положения. (58)А раз я сделался «сам», я имею право заводить хоть маленькую беленькую собачонку, хоть жеребца, но всё это – на мне. (59)Сам пою, сам кормлю, сам воспитываю, сам за всё отвечаю. (60)Сам. 

(61)Отец сказал «сам», повернулся и прошёл в кабинет, а родственники минуты две думали, что означает его фраза, столь короткая и простая. (62)А на третью минуту все отвлеклись от меня, от слова «сам» и от маленькой беленькой собачонки, которая стояла в коридоре, тесно прижавшись к моей ноге. 

 

(По Ю.И. Ковалю*)

 

* Юрий Иосифович Коваль (1938-1995) – советский и российский детский писатель и поэт, сценарист мультфильмов и фильмов для детей, художник  и скульптор.

 

---

(1)Так случилось, что плохой дикцией Лены Шубниковой никто в семье озабочен не был. (2)«Научится, — говорила ее бабушка. — (3)Все с детства шепелявят, а много ли шепелявых взрослых?» (4)Мама Лены, приезжая с долгих гастролей – она была концертмейстером филармонии, – в первые минуты всегда озабоченно хмурила брови, слушая радостную неразборчивую болтовню дочери. (5)Но потом начинала понимать и… привыкала. 

(6)Лена была умная девочка. (7)Умная и начитанная не по годам. (8)Необходимость сдерживать слова способствовала долгим внутренним размышлениям. (9)Она с детства знала, кем станет и чего хочет. (10)И в тот визгливый девчоночий период, когда одна половина подружек мечтала стать артистками кино, а другая – эстрадными певицами, Лена знала: она будет учительницей. (11)Но скажи она кому-нибудь, что у неё замирает сердце от этого желания, ей бы не поверили. (12)В школу прекращают играть в детском садике, а переступил порог настоящей школы – и конец. (13)Нельзя мечтать о том, что есть, что вокруг, о чём можно говорить и что можно даже обругать. (14)А Лена продолжала мечтать о самом плохом классе, от которого все бы отказались, а она бы приручила его и объединила. (15)Свой первый урок Лена мечтала начать так: 

— Вы слышите? (16)У меня не очень хорошая дикция… (17)Будьте ко мне великодушны…

(18)Ей очень хотелось начать с великодушия. (19)Но в жизни всё получилось не так. 

(20)Она недобрала в институт одного балла. (21)Преподаватель истории поставил ей тройку, не дослушав, а потом в коридоре сказал: 

— Нечего страдать. (22)Вам нужна другая работа. (23)Научитесь что-то делать руками! (24)Ну, шейте там, пеките пироги… 

(25)Два года она работала в школе-интернате подменным воспитателем, мучаясь от собственной слабости, неумения. (26)Она убедилась в мысли, что это – её дело, но убедилась и в другом: трудные мальчики и девочки имели привычку сохранять свою яркую индивидуальность, а волшебной палочки, могущей это изменить, она в глаза не видела. (27)И к её плохой дикции они великодушны не были, а дразнили её, издевались. (28)И уставшие учителя говорили ей приблизительно то же, что говорил после экзаменов историк. 

— (29)Пошли бы вы в швейный техникум. (30)И себя обшили бы, и деньги бы имели. 

(31)Она не могла, не умела ничего объяснить! (32)А тут ещё мать, вернувшись с гастролей, как всегда, нахмурила брови: 

— Ах, боже! (33)Говори медленней… (34)Я просто не знаю, что с тобой делать. 

(35)Лену высмотрела на летней конференции Анна Семёновна. (36)Привела к себе домой раз, другой, потом предложила перейти в свою школу. 

(37)Почему никому из родных и близких не пришёл в голову логопед? (38)Она была благодарна Анне Семёновне не просто за врача: старая учительница увидела в ней то, что никто не видел: её стремление, её мечту, которые никакого отношения не могли иметь к шитью и кройке. (39)Она увидела в ней призвание. (40)Как-то она ей сказала: 

— Мы удивительно косноязычны. (41)Нынешние учителя. (42)И логопед тут не поможет. (43)Потому что нельзя научить говорить, если нечего сказать. (44)Учись размышлять, деточка, над всем, что видишь, слышишь, чувствуешь… (45)А над речью работай. (46)Главное – было бы что сказать! 

 

(По Г.Н. Щербаковой*)

 

* Галина Николаевна Щербакова (1932-2010) – писатель, сценарист.

 

---

(1)В доме жило много старых вещей. (2)Когда-то давно эти вещи были нужны обитателям дома, а сейчас они пылились и рассыхались на чердаке и в них копошились мыши. 

(3)Изредка мы устраивали на чердаке раскопки и среди разбитых оконных рам и занавесей из мохнатой паутины находили то ящик от масляных красок, покрытый разноцветными окаменелыми каплями, то сломанный перламутровый веер, то медную кофейную мельницу времён Севастопольской обороны, то огромную тяжёлую книгу с гравюрами из древней истории, то, наконец, пачку переводных картинок. 

(4)Как-то на чердаке мы нашли деревянную чёрную шкатулку. (5)На крышке её медными буквами была выложена английская надпись: «Эдинбург. (6)Шотландия. (7)Делал мастер Гальвестон». 

(8)Шкатулку принесли в комнату, осторожно вытерли с неё пыль и открыли крышку. (9)Внутри были медные валики с тонкими стальными шипами. (10)Около каждого валика сидела на бронзовом рычажке медная стрекоза, бабочка или жук. 

(11)Это была музыкальная шкатулка. (12)Мы завели её, но она не играла. (13)Напрасно мы нажимали на спинки жуков, мух и стрекоз – шкатулка была испорчена. 

(14)За вечерним чаем мы заговорили о таинственном мастере Гальвестоне. (15)Все сошлись на том, что это был весёлый пожилой шотландец в клетчатом жилете и кожаном фартуке. (16)Во время работы, обтачивая в тисках медные валики, он, наверное, насвистывал песенку. (17)Как все хорошие мастера, он разговаривал с теми вещами, которые делал, и рассказывал им их будущую жизнь. (18)Но, конечно, он никак не мог догадаться, что эта чёрная шкатулка попадёт из-под бледного шотландского неба в пустынные леса за Окой, в деревню, где только одни петухи поют, как в Шотландии, а всё остальное совсем не похоже на эту далёкую северную страну. 

(19)С тех пор мастер Гальвестон стал как бы одним из невидимых обитателей старого деревенского дома. (20)Порой нам даже казалось, что мы слышим его хриплый кашель, когда он невзначай поперхнётся дымом из трубки. (21)А когда мы что-нибудь сколачивали – стол в беседке или новую скворечню – и спорили, как держать фуганок¹ или пригнать одну к другой две доски, то часто ссылались на мастера Гальвестона, будто он стоял рядом и, прищурив серый глаз, насмешливо смотрел на нашу возню. (22)И все мы напевали последнюю любимую песенку Гальвестона: 

Прощай, земля, – корабль уходит в море! 

(23)Прощай навек, мой тёплый отчий дом…

(24)Шкатулку поставили на стол, рядом с цветком герани, и в конце концов забыли о ней. 

(25)Но как-то осенью, поздней ночью, в старом и гулком доме раздался стеклянный переливающийся звон, будто кто-то ударял маленькими молоточками по колокольчикам, и из этого чудесного звона возникла и полилась мелодия: «В милые горы ты возвратишься…» 

(26)Это неожиданно проснулась после многолетнего сна и заиграла шкатулка. (27)В первую минуту мы испугались, и даже Фунтик вскочил и слушал, осторожно подымая то одно, то другое ухо. (28)Очевидно, в шкатулке соскочила какая-нибудь пружина. (29)Шкатулка играла долго, то останавливаясь, то снова наполняя дом таинственным звоном, и даже ходики притихли от изумления. (30)Шкатулка проиграла все свои песни, замолчала, и как мы ни бились, но заставить её снова играть мы не смогли. 

(31)Сейчас, поздней осенью, когда я живу в Москве, шкатулка стоит там одна в пустых нетопленых комнатах, и, может быть, в непроглядные и тихие ночи она снова просыпается и играет, но её уже некому слушать, кроме пугливых мышей. 

(32)Но если после этого маленького рассказа вам приснится ночная весёлая игра музыкального ящика, звон дождевых капель, падающих в медный таз, ворчанье Фунтика, недовольного ходиками, и кашель добряка Гальвестона, то я буду думать, что рассказал вам всё это не напрасно. 

 

¹Фуга́нок  – столярный инструмент.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

---

(1)На Птичьем рынке купил я себе клеста. 

(2)Это был клёст-сосновик, с перьями кирпичного и клюквенного цвета, с клювом, скрещённым, как два кривых костяных ножа. (3)Лапы у него были белые, значит, сидел он в клетке давно. (4)«С весны сидит», – уверял меня продавец. (5)А сейчас была уже холодная осень. 

(6)Дома я поставил клетку на окно. (7)Клёст сидел на своей жёрдочке торжественно и гордо, как командир на коне. (8)Я бросил в клетку семечко подсолнуха. (9)Командир соскочил с жёрдочки, взмахнул клювом – семечко разлетелось на две половинки. (10)А командир снова взлетел на своего деревянного коня, пришпорил и замер, глядя вдаль. 

(11)Какой удивительный у него клюв – крестообразный. (12)Верхняя часть клюва загнута вниз, а нижняя – вверх. (13)Получается что-то вроде буквы X. (14)Этой буквой X клёст лихо хватает подсолнух – шелуха летит в стороны. 

(15)Надо было придумать клесту имя. (16)Мне хотелось, чтоб в имени был отмечен и его командирский нрав, и крепкий клюв, и красный цвет оперения. (17)Нашлось только одно слово, в котором есть и клюв, и красный цвет, – клюква. 

(18)Подходящее слово. (19)Жаль только, нет в клюкве ничего командирского. (20)Я долго прикидывал так и эдак и назвал клеста Капитан Клюквин. 

(21)Почистив перья, Капитан Клюквин начал цыкать. (22)Вначале медленно и тихо, но после разогнался и закончил увесисто и сочно: в его песне зазвенели колокольчики, словно от жаворонка, трели и рулады, как у певчего дрозда. (23)Капитан Клюквин был, оказывается, настоящий певец, со своей собственной песней. 

(24)Характер у Капитана был весёлый. (25)Целый день прыгал он по клетке, расшатывал клювом железные прутья или выламывал дверцу. (26)Но больше всего он любил долбить еловые шишки. (27)Кривоклювый Капитан пел целыми днями, и песня его звучала сочно и сильно. 

(28)В феврале я купил себе гитару и стал разыгрывать пьесы старинных итальянских композиторов. (29)Чаще всего я играл Пятый этюд Джулиани. (30)Капитан Клюквин отнёсся к моей игре с большим вниманием. (31)Звуки гитары его потрясли. (32)Он даже бросил петь и только изредка восхищённо цокал. (33)Но скоро он перешёл в наступление. (34)Как только я брал гитару, Клюквин начинал свистеть, стараясь меня заглушить. (35)Когда я выучил этюд и стал играть его получше, Клюквин успокоился. (36)Он пел теперь тише, приноравливаясь к гитаре. (37)Прислушавшись, я понял, что Капитан Клюквин украшает мою игру таинственными, хвойными, лесными звуками. (38)Мне очень нравились наши гитарные вечера. 

(39)Оканчивался месяц март. (40)В хорошую погоду я выставлял клетку на балкон и Капитан Клюквин весь день дышал свежим воздухом, пел, клевал снег и сосульки. (41)На звук его голоса залетали синицы и пересвистывались с Капитаном. 

(42)Тепло подействовало на Капитана неважно. (43)С кислым видом сидел он на жёрдочке, и я прикрывал его от солнца фанеркой. (44)Синицы стали наводить на него уныние. (45)С их прилётом Клюквин мрачнел, прятал голову в плечи и бросал петь. (46)А когда они улетали, выпускал вдогонку звонкую трель. (47) В комнате он чувствовал себя даже лучше: милая, привычная обстановка. (48) По вечерам мы играли Пятый этюд Джулиани. 

(49)В середине апреля Клюквин совсем захандрил. «(50)Дела неважные, – думал я. – (51)Придётся, видно, отпустить Капитана». (52)Но отпускать его было опасно. (53)Слишком долго просидел Клюквин в клетке. (54)Теперь он мог погибнуть в лесу, от которого отвык. 

(55)«Ладно, – решил я, – пусть сам выбирает». (56)И вот я устроил в комнате ярмарку: развесил под потолком гирлянды еловых и ольховых шишек, кисти калины и рябины, связанные вениками, повсюду натыкал еловых веток. (57)Капитан Клюквин следил за мною с интересом. (58)Потом я вынес клетку на балкон, повесил её на гвоздик и открыл дверцу. (59)Теперь Клюквин мог лететь в комнату, где раскачивались под потолком шишки. (60)Капитан Клюквин вышел на порог клетки, вскарабкался на её крышу и… полетел. 

(61)C высокого седьмого этажа он полетел было вниз, потом резко повернул, набрал высоту. (62)Мелькнули красные крылья – и Капитан пропал, улетел за наш дом, к лесу. 

(63)Всю весну не снимал я клетку с гвоздя на балконе, а в комнате сохли под потолком связки калины и рябины, гирлянды шишек. (64)Стояли тёплые майские дни. (65)Каждый вечер я сидел на балконе и наигрывал Пятый этюд Джулиани, ожидая Капитана Клюквина.

 

(По Ю.И. Ковалю*)

 

* Юрии Иосифович Коваль (1938-1995) – советский и российский детский писатель и поэт, сценарист мультфильмов и фильмов для детей, художник и скульптор.

 

---

(1)Недавно я познакомился в поезде с одним очень милым и хорошим человеком. (2)Ехал я из Красноярска в Москву, и вот ночью на какой-то глухой станции в купе вваливается огромный краснолицый дядя в широченной медвежьей дохе́¹. (3)Снял шапку, вижу – голова у него совсем белая, седая. (4)Скинул доху – под ней военная гимнастёрка, и на ней в четыре ряда орденские ленточки. 

(5)Он сел в уголок у окошка, попыхтел, отдышался, потом достал маленький-премаленький носовой платочек. (6)Я, помню, уже и тогда удивился. (7)Думаю: «Такому дяде небось и на полноса не хватит!» 

(8)Он разгладил платочек на коленке и в другой карман переложил.

(9)Наутро мы с ним познакомились, разговорились… (10)Оказалось, что попутчик мой – бывший танкист, полковник, всю войну воевал, восемь или девять раз ранен был, два раза контужен, тонул, из горящего танка спасался… 

(11)Ехал полковник из командировки в Казань, где он тогда работал и где у него семейство находилось. (12)Домой он очень спешил. 

(13)Я, помню, поинтересовался, велика ли у него семья. 

— (14)Да как вам сказать… (15)Ты, да я, да мы с тобой. 

(16)Сказал это и, вижу, расстёгивает на гимнастёрке кармашек, опять тянет на свет божий свой маленький, девичий платок. 

(17)Мне смешно стало, я не выдержал и говорю: 

— Простите, полковник, что это у вас такой платочек – дамский? 

(18)Он даже как будто обиделся. 

— (19)Платочек этот не простой. (20)Если желаете, могу рассказать. 

(21)Я говорю: 

— Пожалуйста. (22)Очень интересно. 

— (23)Дело было в тысяча девятьсот сорок третьем году, в самом конце его, перед новогодними праздниками. (24)Был я тогда майор и командовал танковым полком. (25)Наша часть стояла под Ленинградом. (26)Холодно, голодно, на улицах бомбы и снаряды падают. (27)А в городе живут, работают, учатся… (28)И вот в эти дни наша часть взяла шефство над ленинградским детским домом. 

(29)В этом доме воспитывались сироты, отцы и матери которых погибли или на фронте, или от голода в самом городе. (30)Понятно, что ребята сытые спать не ложились. (31)Ну а мы снабжались по-фронтовому, денег не тратили, – уделили ребятам из пайка своего сахару, жиров, консервов… (32)Купили и подарили детдому двух коров, лошадку с упряжкой, свинью с поросятами… (33)А под Новый год устроили ребятам праздник: раздобыли ёлочку, ёлочных игрушек. (34)Первого января отправились к своим подшефным в гости. 

(35)Каждому личный подарок привезли. (36)Но и они тоже в долгу перед нами оставаться не хотят. (37)Приготовили бойцам сюрпризы: одному кисет вышитый, другому рисуночек какой-нибудь, записную книжку, блокнот… 

(38)А ко мне подбегает на быстрых ножках маленькая белобрысенькая девчоночка, краснеет как маков цвет, испуганно смотрит на меня и говорит: «Поздравляю вас, дяденька военный. (39)Вот вам, — говорит, — от меня подарочек», — и протягивает ручку, а в ручонке у неё маленький беленький пакетик, перевязанный зелёной шерстяной ниткой. (40)Я хотел взять подарок, а она ещё больше покраснела и говорит: «Только вы знаете что? (41)Вы этот пакетик, пожалуйста, развяжите, когда вы Берлин возьмёте». 

(42)Видали?! (43)Немцы ещё под Пулковом сидят, на улицах снаряды падают… (44)А уж девица эта, видите ли, о Берлине думает. (45)И ведь уверена была, пигалица, что рано или поздно наши в Берлине будут. (46)Я её тогда на колено посадил, поцеловал и говорю: «Хорошо, дочка. (47)Обещаю тебе, что раньше этого часа подарка твоего не открою». 

(48)И что вы думаете – до самого Берлина не открыл этого пакетика. (49)Полтора года с собой его носил. (50)Тонул вместе с ним. (51)В танке два раза горел. (52)В госпиталях лежал. (53)А пакетик всё со мной – неприкосновенный. (54)Ну, долго ли, коротко ли, а вот наконец мы и в Берлине. (55)Я – впереди, на головном танке иду. (56)И о пакетике вспомнил: «Ну, думаю, теперь можно посмотреть». 

(57)Развёртываю пакетик, а там… (58)Лежит там просто платочек. (59)Обыкновенный носовой платочек с красной и зелёной каёмочкой. (60)На этот раз я совсем другими глазами смотрел на него. (61)Вот эта самая тряпочка лежала, завёрнутая в тетрадную клетчатую бумагу. (62)И к ней булавкой пришпилена записка. (63)А на записке огромными корявыми буквами нацарапано: «С Новым годом, дорогой дяденька боец! (64)Дарю тебе на память платочек. (65)Этот платочек мне мама подарила, когда живая была. (66)Желаю тебе здоровья! (67)Лида Гаврилова». 

(68)Ну вот… (69)Скрывать не буду: заплакал я. (70)Вот. (71)А вы говорите – дамский. (72)Платочек этот очень дорог моему солдатскому сердцу. 

(73)Я чистосердечно извинился перед своим спутником и спросил, не знает ли он, где теперь эта девочка Лида и что с нею. 

— (74)Лида-то? (75)Да. (76)Знаю немножко. (77)Живёт в городе Казани. (78)Учится в восьмом классе. (79)Отличница. (80)Сейчас, надо надеяться, ждёт своего отца. 

— (81)Как! (82)Разве у неё отец нашёлся? 

— (83)Да. (84)Нашёлся какой-то… 

— (85)Что значит «какой-то»? (86)Позвольте, где же он сейчас? 

— (87)Да вот – сидит перед вами. (88)Летом сорок пятого года я удочерил Лиду. (89)И нисколько, вы знаете, не раскаиваюсь. (90)Дочка у меня славная.

 

¹Доха́ – шуба мехом внутрь и наружу. 

(По Л. Пантелееву*)

 

* Леонид Пантелеев (настоящее имя – Алексей Иванович Еремеев; 1908-1987) – советский писатель.

 

---

(1)Проезжая на днях возле Меринова, мы завернули к Ивану Яковлевичу чайку попить и кстати узнать, благополучно ли теперь поживает друг наш Филат Антонович. (2)Мы с большой радостью узнали, что не только жив и здоров наш старый друг и охотник, но ещё и ведёт за собой самый отчаянный партизанский отряд из своих друзей-охотников. 

— (3)В такие-то годы! — подивились мы. 

— (4)А что ему годы, — ответил Иван Яковлевич, — на то и есть мужественный человек и герой, чтобы годы свои красить. (5)Не берут его годы. 

(6)Иван Яковлевич наклонился в сторону подпечья и сказал туда, в подпечь, тихо и ласково: 

— Руська, Руська.

(7)И как только вымолвил он это слово, из-под печи вышел здоровенный матёрый заяц-русак. 

— (8)Вот, товарищи, — сказал Иван Яковлевич, — этот заяц – не простой русак. (9)Прошлый год я поймал его – был меньше кошки. (10)Держал в кадушке, на капусте вырастил, а когда осенью хотел к празднику зарезать – что-то в этом зайце мне показалось, пожалел. (11)И вот через этого зайца владею теперь ружьём. 

— (12)Значит, — сказали мы, — не ружьё принесло зайца охотнику, а заяц – ружьё. 

— (13)Кроме шуток, — ответил Иван Яковлевич, — истинно так. 

(14)И рассказал нам историю, как заяц Руська у начальника партизанского отряда Кумачёва съел сапоги. 

(15)Было это на переломе войны, когда немцы подходили к Москве. (16)В это время отряд Кумачёва затаился в лесном овраге, а сам начальник, Филат Антонович, пришёл ночевать к Ивану Яковлевичу. 

— (17)Какой же он стал теперь? — спросили мы с интересом.

— (18)А точно такой, как был, — ответил Иван Яковлевич: рост – колокольня, плечи – косая сажень, сапоги – американские, рыжие, на крючках. (19)И вооружение полное, и притом ещё дробовик. (20)Вот какой молодец! 

(21)Случилось это ночью, все уснули в избе, а Руська вышел из-под печи и принялся работать над сапогами начальника. (22)Что он там нашёл себе, этот заяц русский, в том месте, где американцы своим способом соединяют голенища с головкой? (23)За целую ночь заяц только и сделал, что начисто отделил голенища от головок, будто захотел понять, как надо шить сапоги на американский манер. 

(24)Поутру первая встала Авдотья Ивановна. (25)Как глянула, так и обмерла: на глазах её заяц уничтожал сапоги. (26)И какие сапоги!

— (27)Иван Яковлевич, — разбудила она мужа, — погляди, заяц что сделал. 

(28)Ужаснулись супруги. (29)Шепчутся меж собой, ахают, тужат. 

— (30)Чего вы там шепчетесь? — спросил начальник, не открывая глаз. — (31)Я не сплю. 

— (32)Батюшка, Филат Антоныч, прости нас, беда у нас в доме, такая беда – сказать страшно. 

— (33)Что? (34)Немцы? 

(35)Начальник партизан вскочил и схватился за наган. 

— (36)Какие там немцы – заяц, заяц, родной. (37)Погляди сам. 

(38)Поглядел начальник: головки и голенища отдельно лежат. 

— (39)Так это заяц мои сапоги съел? 

— (40)Так точно, батюшка, никто другой – заяц съел сапоги. 

— (41)Вредная тварь, — сказал начальник. 

(42)И надел сначала голенища, потом головки, концы же голенищ вмял под края головок. (43)После этого оделся, умылся и зарядил дробовик. 

— (44)Ну, вызывай своего зайца на расправу. (45)А то он и твои сапоги съест. 

— (46)Руська, Руська, — позвал хозяин. 

(47)И как невиноватый, заяц выходит, перебирает губами, глядит кругло, ждёт узнать, для чего его вызвали. 

(48)Партизан в него целится. (49)И чуть бы ещё, но партизан опустил ружьё. 

— (50)Ты сам убей его, — сказал он, — мне что-то противно в ручного зайца стрелять. (51)Вредная тварь в доме, — сказал Филат Антонович, — а жалко чего-то, никогда не было со мной такого на охоте, то ли, может, время такое: сегодня ты зайца, а завтра самого тебя, как зайца. (52)А ружьё сам на память возьми от меня, может быть, и не увидимся, помнить будешь меня, а мне теперь уже не до охоты. (53)Прощай. 

(54)После того поклонился хозяйке, поблагодарил, простился и вышел. (55)А ружьё так и оставил на столе заряженное, с взведёнными курками. 

 

(По М.М. Пришвину*)

 

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) – русский писатель, автор книг о связи человека с природой.

 

---

(1)Как я стал писателем? (2)Вышло это так просто и неторжественно, что я и не заметил. (3)Можно сказать, вышло непредумышленно. 

(4)Помнится, нянька, бывало, говорила:

— И с чего ты такая балаболка? (5)Мелет, мелет невесть чего… 

(6)Живы во мне доныне картинки детства, обрывки, миги. (7)Я говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, которые пахли «лесом», чем-то чудесно-страшным, в котором «волки». (8)Я говорил с белыми звонкими досками – горы их были на дворе, с зубастыми, как страшные «звери», пилами, с блиставшими в треске топорами, которые грызли брёвна. (9)Всё казалось живым. (10)Живая была метла: бегала по двору за пылью, мёрзла в снегу и даже плакала. (11)И половая щётка была живая, похожая на кота на палке. (12)Стояла в углу – «наказана». (13)Я утешал её, гладил её волосики. 

(14)В третьем, кажется, классе я увлёкся романами Жюля Верна и написал – длинное и в стихах! – путешествие наших учителей на Луну на воздушном шаре, сделанном из необъятных штанов нашего латиниста. (15)«Поэма» моя имела большой успех, читали её даже и восьмиклассники. 

(16)Долго рассказывать о первых моих шагах. (17)Расцвёл я пышно на сочинениях. (18)С пятого класса я до того развился, что к описанию храма Христа Спасителя как-то приплёл… стихи! 

(19)Учитель вызвал меня и, потрясая тетрадкой, начал пилить: 

— Вам дана тема о храме Христа Спасителя, по плану… а вы приводите ни к селу ни к городу какие-то вздорные стихи! (20)Было бы на четвёрку, но я вам ставлю три с минусом. 

(21)Я взял тетрадку и попробовал отстоять своё: 

— Но это, Николай Иваныч… тут лирическое отступление у меня, как у Гоголя, например. 

— (22)Ах, как у Гоголя! (23)Дайте сюда тетрадку…

(24)Он перечеркнул три с минусом и нанёс сокрушительный удар – колом! 

(25)Потом я попал к другому словеснику, к незабвенному Фёдору Владимировичу Цветаеву. (26)И получил у него свободу: пиши как хочешь! 

(27)И я записал ретиво. (28)Писать классные сочинения на поэтические темы, например «Утро в лесу», «Русская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля», «Гроза в лесу», было одно блаженство. 

(29)Он ставил мне за «рассказы» жирные пятёрки с тремя иногда плюсами! 

(30)И вот третий период, уже «печатный». 

(31)От «Утра в лесу» и «Осени по Пушкину» я перешёл незаметно к «собственному». 

(32)Случилось это, когда я окончил гимназию. (33)Лето перед восьмым классом я провёл на глухой речушке, на рыбной ловле. (34)Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал: что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало. (35)Мелькнуло что-то неясное. (36)И – прошло. (37)Забыл. (38)И вдруг в самую подготовку на аттестат зрелости среди упражнений с Гомером, Софоклом, Цезарем, Вергилием, Овидием… – что-то опять явилось!

(39)Я увидел мой омут, мельницу, разрытую плотину, глинистые обрывы, рябины, осыпанные кистями ягод… (40)Помню, я отшвырнул все книги… и написал за вечер большой рассказ. (41)Правил и переписывал, переписывал. (42)Переписывал отчетливо и крупно. (43)Перечитал… – и почувствовал дрожь и радость. (44)Заглавие? (45)Оно явилось само, само очертилось в воздухе, зелёно-красное, как рябина – там. (46)Дрожащей рукой я вывел: «У мельницы». 

(47)Это было мартовским вечером 1894 года. (48)Я отнёс рукопись в редакцию. (49)Когда в журнале вышел номер с моим рассказом и я держал его в руках, то почувствовал: есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся. 

(50)Взглянул на свою фамилию под рассказом – как будто и не моя! (51)Было в ней что-то новое, совсем другое. (52)И я – другой. (53)Я впервые тогда почувствовал, что – другой. (54)Писатель? (55)Этого я не чувствовал, не верил, боялся думать. (56)Только одно я чувствовал: что-то я должен сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать… – готовиться. 

 

(По И.С. Шмелёву*)

 

* Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950) – русский писатель.

 

---

(1)Бабушка моя Викентия Ивановна жила в маленьком флигеле, в котором было четыре комнаты. (2)В одной жила бабушка, в другой – старый виолончелист Гаттенбергер, третью комнату бабушка отвела мне. 

(3)Бабушка очень одряхлела, согнулась, былая её строгость исчезла, но всё же она не изменила своих привычек: вставала на рассвете, открывала настежь окна и готовила на спиртовке кофе. (4)Выпив кофе, она выходила в сад и читала, сидя в плетеном кресле, любимые свои книги. (5)Часто она засыпала за чтением – седая, вся в чёрном, положив худые руки на подлокотники кресла. 

(6)Я дружил с бабушкой. (7)Я любил её больше, чем всех своих родных. (8)Она мне платила тем же. (9)Бабушка воспитала пять дочерей и троих сыновей, а в старости жила совершенно одна. (10)У неё тоже, по существу, никого не было. (11)Из этого нашего одиночества и родилась взаимная привязанность. 

(12)Бабушка вся светилась лаской и грустью. (13)Несмотря на разницу лет, у нас было много общего. (14)Бабушка любила стихи, книги, деревья, небо и собственные размышления. (15)Она никогда меня ни к чему не принуждала. 

(16)Я часто бывал на концертах в Купеческом саду. (17)Оркестр играл в деревянной белой раковине, а слушатели сидели под открытым небом. 

(18)Но особенно я любил пасмурные сырые вечера, когда в саду почти не было посетителей. (19)Тогда мне казалось, что оркестр играет для меня одного и для молоденькой женщины с опущенными полями шляпы. 

(20)Я встречал эту женщину почти на всех концертах. (21)Она внимательно поглядывала на меня. (22)Я украдкой следил за ней. (23)Один только раз я встретил её взгляд, и мне показалось, что глаза её блеснули лукавым огнём. 

(24)Скучное киевское лето наполнилось мечтами об этой незнакомке. (25)Оно тотчас перестало быть скучным. (26)Оно зашумело звонкоголосыми дождями. (27)Они лились с высокого неба, хлопотали в зелени садов. (28)Стеклянные капли, слетая с туч, будто били по клавишам – частый звон наполнял мою комнату. (29)Мне казалось подлинным чудом, что так может петь обыкновенная вода, льющаяся с крыши в зелёную кадку. 

(30)За лёгким дымом этих «слепых дождей» и сиянием радуг где-то рядом жила незнакомка. (31)Я был благодарен ей, что она появилась и сразу же изменила всё вокруг. (32)Даже тротуары из жёлтого кирпича, покрытые маленькими лужами, казались мне теперь милыми и сказочными, как у Андерсена.

(33)До сих пор я не знаю, как назвать это состояние. (34)Но оно настоятельно требовало выражения. (35)И вот в то жаркое лето с его «слепыми дождями» я впервые начал писать. 

(36)Я скрывал это от бабушки. (37)Я говорил ей, удивлённой тем, что я часами сижу в своей комнате и пишу, что готовлюсь к гимназическим занятиям по литературе и составляю конспекты. 

(38)В те дни, когда в Купеческом саду не было концертов, я уезжал на Днепр или на окраину города, в запущенный парк «Кинь грусть». (39)Я забирался в самую глушь, где стоял заброшенный дом, садился на ступеньки террасы и читал. (40)Я ждал. (41)Я был уверен, что именно здесь, в этом парке, встречу свою незнакомку. 

(42)Но она не приходила, и я возвращался домой самым длинным путём. 

(43)Бабушка ждала меня. (44)Маленький круглый стол в её комнате был накрыт скатертью. (45)На нём стоял ужин. (46)Иногда она говорила, что соскучилась одна за весь этот длинный день, но никогда не бранила меня за то, что я пропадал так долго. 

— (47)Молодость, — говорила бабушка, — имеет свои законы. (48)Не моё дело в них вмешиваться. 

(49)Я написал рассказ, в котором было это киевское лето: незнакомка в Купеческом саду, «Кинь грусть», ночи и мечтательный гимназист. 

(50)В Киеве в то время издавался журнал со странным названием «Рыцарь», куда я после долгих колебаний всё же отнёс рассказ. (51)Через два дня пришла открытка от редактора. (52)Он писал, что прочёл рассказ и напечатает его в ближайшем номере журнала. 

(53)Бабушка, конечно, прочла эту открытку. (54)Она даже всплакнула, перекрестила меня и поцеловала: 

— Ну, трудись и будь счастлив. (55)Видно, Бог сжалился надо мной и принёс мне напоследок эту радость. 

(56)Она радовалась моему первому рассказу больше, чем я. 

(57)Когда вышел номер «Рыцаря» с этим рассказом, бабушка даже испекла пирожки и устроила праздничный завтрак. 

(58)К завтраку она надела чёрное шёлковое платье. (59)Чёрные её глаза смеялись, когда она смотрела на меня. 

(60)Осы садились на вазу с вареньем. (61)А Гаттенбергер, как бы догадавшись о том, что происходит у нас, играл мазурку и притоптывал в такт ногой. 

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

---

(1)Тёмные столбы дыма стояли над полем, ветер гнал их прямо на нас, и скоро дышать стало нечем. (2)Огонь приближался, и нужно было либо трогаться в путь при ясном свете дня, либо сгореть, что было бы непростительно глупо. 

(3)Утро было проведено очень недурно: от немецких артиллерийских батарей, которые нам приказано было уничтожить, осталось одно воспоминание. (4)На обратном пути мы подбили два танка и один загнали в трясину. (5)Мы вышли из этого дела без единой царапины. (6)А теперь, прикрывшись ветками, сидели тихо, как мыши. 

(7)Мейлицев приказал заводить мотор, и мы пошли, держась «под дымом». (8)Это была единственная возможность укрыться от немецкого огня. (9)Мы двинулись вперёд, хотя с каждой минутой дым всё больше душил нас и слёзы застилали глаза. (10)Мы на полном ходу вошли в лес и укрылись в орешнике. (11)Теперь можно было спокойно дожидаться ночи. 

(12)Механик-водитель остался дежурить, а мы с Мейлицевым пошли на разведку. (13)Уж больно тихий был этот лес в пяти-шести километрах от немецких позиций! (14)Ручеёк выбегал на лесную тропинку. (15)Я выпил воды, умылся и стал наполнять флягу, но едва не выронил её из рук: где-то очень близко от меня послышался стон.

(16)Раненый танкист лежал, уткнувшись лицом в траву. (17)Это был Векшин, комиссар нашей части. (18)У него была ранена левая рука, и он потерял много крови. 

(19)Спустя четверть часа мы довели комиссара до танка. (20)Раненая рука мешала ему, и время от времени он смотрел на неё, скрипя зубами от боли. (21)Но вместе с болью сознание всё больше возвращалось к нему. 

— (22)Мейлицев, — вдруг позвал он шёпотом. — (23)Послушай… (24)Вы не ходили дальше того места, где меня подобрали? 

— (25)Нет, товарищ комиссар. 

— (26)Мне, брат, причудился домик, — серьёзно сказал комиссар. 

— (27)Домик? 

— (28)Да. (29)А вот во сне или наяву, никак не могу припомнить. 

(30)Мы собрались вокруг Векшина, и он рассказал, что после ранения некоторое время полз в лесу и вдруг наткнулся на домик и услышал немецкую речь. (31)Он долго лежал в кустах, то приходя в себя и прислушиваясь, то теряя сознание от мучительной боли, потом увидел себя в другом месте, в зелёной лощине, среди высокой травы. (32)Это было последнее, что он ещё помнил. 

— (33)Там я вас и нашёл, товарищ комиссар, — сказал я. 

(34)Мы помолчали. 

— (35)Проверить? — спросил Мейлицев. 

— (36)Надо проверить, — быстро ответил комиссар. 

(37)Я вызвался выполнить это поручение. (38)Давно уже стемнело, и небо было лунное, ясное. (39)Но домика нигде не было. (40)Вдруг я совершенно отчётливо услышал немецкую речь. (41)Надо полагать, что домик был недурно замаскирован, потому что, как я ни таращил глаза, ничего не видел, кроме тёмной купы деревьев. (42)Но это был домик, потому что я услышал, как ступенька скрипнула под ногой и сонный голос ещё раз сказал что-то по-немецки. 

(43)Не припомню, когда я ещё полз так старательно – ни один куст не шевельнулся, ни одна веточка не треснула подо мною. (44)Я вернулся и доложил командирам, что домик – это не сон. 

(45)Решение могло быть только одно. (46)Но как завести мотор и не привлечь внимания немцев, когда малейший шорох далеко слышен в ночной тишине?

(47)Комиссар решил эту задачу очень просто. 

— (48)Дождаться бомбардировщиков, — сказал он, — и, воспользовавшись их гулом, быстро завести мотор. 

(49)Первый раз в жизни мы ждали немецких бомбардировщиков с нетерпением. (50)Наконец они показались над лесом. (51)Мейлицев приказал завести танк. (52)Стараясь идти в зоне этого гула, мы двинулись по кустарникам по направлению к зелёной лощине и с ходу врезались в этот загадочный домик. 

(53)Фашисты не ожидали гостей: они выскочили из домика, беспорядочно стреляя из револьверов. (54)Танк отошёл, и комиссар с гранатой в руке спрыгнул на землю. (55)Под огнём он подошёл к домику и открыл дверь ногою. (56)Немцы били теперь прямо по домику. (57)Минута, вторая, третья… 

(58)Кажется, это были самые длинные минуты в моей жизни. (59)Но вот дверь снова распахнулась, и комиссар появился на пороге. (60)В здоровой руке он нёс портфель и полевую офицерскую сумку. (61)Бумаги и карты торчали отовсюду. 

(62)К вечеру мы прорвались к своим. (63)Нельзя было не прорваться! (64)Мы везли всю переписку, все документы и карты штаба крупной немецкой части. 

 

(По В.А. Каверину*)

 

* Вениамин Александрович Каверин (1902-1989) – русский советский писатель, драматург и сценарист, автор известного романа «Два капитана».

 

---

(1)Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. (2)Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им в этот солнечный весенний день было грустно. (3)Только что прочли они в первый раз в жизни «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. (4)Раз написано – значит, настоящая правда. 

— (5)Что ж, всё-таки удрал он в конце концов благополучно, — сказала со вздохом Катюша. 

(6)Ей уже надоело кукситься: раз окончание хорошее, не стоит и горевать.

— (7)Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… (8)Правда? 

— (9)И больно-пребольно велел их высечь! — обрадовалась Валя. (10)Впрочем, она сейчас же и передумала: 

— Нет, знаешь, сечь их не надо. (11)Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны… (12)Марш! (13)На все четыре стороны. (14)Татарской же девочке Дине, которая меня лепёшками кормила, передайте Георгиевскую медаль. (15)А теперь вон с моих глаз!» 

— (16)Вон! — закричала Катюша и топнула каблучком в пол. 

(17)Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. (18)Сёстры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада. 

(19)В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. (20)На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… (21)Они переглянулись и поняли друг друга без слов. 

— (22)А где ж мы пленных возьмём? — спросила младшая. 

— (23)Мишку посадим… 

— (24)А кто будет вторым пленником, Костылиным? 

(25)Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом: он все понял. 

— (26)Ми-ша! 

— (27)Чего надо? — звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша. 

— (28)Играть иди! 

(29)Через минуту Миша, дожёвывая баранку, стоял перед сёстрами. 

— (30)Во что играть будем? 

— (31)В «Кавказского пленника». (32)Ты будто Жилин, русский офицер, из крепости к своей маме верхом едешь. (33)Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу. (34)А мы тебя в плен возьмём и в яму посадим, понял? 

— (35)Сажайте, что ж. 

(36)Мишка спрыгнул, уселся, Тузик за ним. 

(37)Пленники вели себя очень странно: катались весело по дну ямы, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев. 

— (38)Стоп! — закричала Валя. — (39)Я вас сейчас рыжему татарину продам… 

— (40)Продавай, ладно, — равнодушно отозвался Мишка. — (41)Как дальше играть-то? 

— (42)Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай… (43)Мы теперь татарские девочки… (44)А мы тебе за это лепёшки бросать будем. 

— (45)Из чего лепить-то? 

(46)Валя слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда и матрёшку – всё, что на скорую руку в детской собрала. (47)Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (ещё вкуснее лепёшек!). (48)Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали. 

(49)Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. (50)Кричали девочки, сердились, приказывали. (51)Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть. 

(52)Часа через два вернулась мама девочек. 

— (53)Дети! (54)Ау… (55)Валя! (56)Ка-тю-ша!

(57)И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса: 

— Мы здесь! (58)В оранжерее!.. 

(59)Побежала мать на голоса. (60)И что же! (61)Сидят, прижавшись плечом к плечу, в яме все четверо: Мишка, Тузик и девочки, – и у всех глаза от удовольствия блестят. 

— (62)Что вы здесь делаете? 

— (63)Мы кавказские пленники. 

— (64)Какие там пленники! (65)Сейчас же домой!.. 

(66)Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошёлся. 

(67)Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. (68)Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? (69)Ведь превесёлая же, право, штука. 

 

(По С. Чёрному*)

 

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг; 1880-1932) – писатель, поэт, журналист, переводчик.

 

---

(1)Теперь я начал играть на пустыре с мальчишками. (2)Игра шла на деньги. (3)Я не позволял себе чересчур увлекаться игрой, мне нужен был только рубль. (4)Получив его, я убегал, покупал на базаре баночку молока, обедал и садился за уроки. (5)Досыта всё равно я не наедался, но уже одна мысль, что я пью молоко, прибавляла мне силы и смиряла голод. 

(6)Поначалу Вадик спокойно относился к моим выигрышам. (7)Он и сам не оставался внакладе, а из его карманов вряд ли мне что-нибудь перепадало. (8)Иногда он даже похваливал меня: вот, мол, как надо бросать, учитесь, мазилы. (9)Однако вскоре Вадик заметил, что я слишком быстро выхожу из игры, и однажды остановил меня: 

— Ты что это – загрёб кассу и удирать? (10)Ишь, шустрый какой! (11)Играй. 

(12)Больше Вадик не давал мне шайбу раньше себя и подпускал к камню только последним. (13)Он хорошо бросал, но я бросал лучше, и, если уж мне доставалась возможность бросать, шайба, как намагниченная, летела точно на деньги. 

(14)Я только что опять угодил в деньги и шёл собирать их, когда заметил, что Вадик наступил ногой на одну из рассыпавшихся по сторонам монет. (15)Все остальные лежали вверх решками. (16)В таких случаях при броске обычно кричат: «В склад!» 

— (17)Не в склад! — объявил Вадик. 

(18)Я подошёл к нему и попытался сдвинуть его ногу с монеты, но он оттолкнул меня, быстро схватил её с земли и показал мне решку. (19)Я успел заметить, что монета была на орле, – иначе он не стал бы её закрывать. 

— (20)Ты перевернул её, — сказал я. — (21)Она была на орле, я видел. 

(22)Он сунул мне под нос кулак.

(23)Мне пришлось смириться. (24)Настаивать на своём было бессмысленно; если начнётся драка, никто, ни одна душа за меня не заступится. (25)Злые, прищуренные глаза Вадика смотрели на меня в упор. (26)Я нагнулся, тихонько ударил по ближней монете, перевернул её и подвинул вторую. (27)Снова наставил шайбу для удара, но опустить уже не успел: кто-то вдруг сильно поддал мне сзади коленом, и я неловко, склонённой вниз головой, ткнулся в землю. (28)Вокруг засмеялись. 

(29)За мной, ожидающе улыбаясь, стоял Птаха. (30)Я опешил: 

— Чего-о ты?! 

— (31)Давай сюда! — Вадик протянул руку за шайбой, но я не отдал её. 

(32)Обида перехлестнула во мне страх, ничего на свете я больше не боялся. (33)За что они так со мной? (34)Что я им сделал? 

— (35)Ты перевернул ту монетку! — крикнул я ему. — (36)Я видел, что перевернул. (37)Видел. 

— (38)Ну-ка, повтори, — надвигаясь на меня, попросил он. 

— (39)Ты перевернул её, — уже тише сказал я, хорошо зная, что за этим последует. 

(40)Первым, опять сзади, меня ударил Птаха. (41)Я полетел на Вадика, он быстро и ловко, не примериваясь, поддел меня головой в лицо, и я упал, из носу у меня брызнула кровь. (42)Едва я вскочил, на меня снова набросился Птаха. (43)Можно было ещё вырваться и убежать, но я почему-то не подумал об этом. (44)Я вертелся меж Вадиком и Птахой, почти не защищаясь, зажимая ладонью нос, из которого хлестала кровь, и в отчаянии, добавляя им ярости, упрямо выкрикивая одно и то же:

— Перевернул! (45)Перевернул! (46)Перевернул! 

— (47)Иди отсюда! — скомандовал Вадик. 

(48)Я поднялся и, хлюпая носом, поплёлся в гору. 

(49)Минут пять я стоял и, всхлипывая, смотрел на полянку, где снова началась игра, затем спустился по другой стороне холма к ложбинке, затянутой вокруг чёрной крапивой, упал на жёсткую сухую траву и, не сдерживаясь больше, горько, навзрыд заплакал. 

(50)Не было в тот день и не могло быть на всём белом свете человека несчастнее меня. 

 

(По В.Г. Распутину*)

 

* Валентин Григорьевич Распутин (1937-2015) – русский советский писатель и публицист, общественный деятель, лауреат литературных премий, яркий представитель «деревенской» прозы.

 

---

(1)В нашем классе когда-то висели картины. (2)Их давно сняли, но в стенах осталось шесть больших железных крюков. (3)Эти крюки вызвали у нас одну «удачную мысль». (4)Наш класс осуществил её с блеском и ловкостью. 

(5)Шестерых самых лёгких и маленьких ростом гимназистов, в том числе и меня, подвесили за туго затянутые кушаки к крюкам. (6)Костыли больно давили на поясницу. (7)Спирало дыхание. 

(8)В класс влетел учитель латыни Субоч. (9)В это время все остальные гимназисты сделали между партами «стойку» – стали вниз головой, вытянув вверх ноги и опираясь руками на парты. 

(10)Субоч разогнался и не мог остановиться. (11)Он швырнул на стол журнал, и в ту же минуту весь класс с грохотом перешёл в «исходное положение» – стал на ноги и сел на места. (12)А мы, шестеро, отстегнули кушаки, упали на пол и тоже сели за парты. 

(13)Наступила звенящая зловещая тишина. (14)Всё было в полном порядке. (15)Мы сидели с невинным видом, как будто ничего не случилось. (16)Субоч начал бушевать. (17)Но мы отрицали всё начисто. (18)Мы упрямо доказывали, что ничего не было, никто не висел на стенах и класс не делал никакой «стойки». (19)Латинист растерялся. (20)Выражение тревоги появилось у него на лице: Субоч был очень мнительный.

(21)Потом он сорвался с места и вылетел из класса. (22)До конца урока мы просидели одни, стараясь не шуметь. (23)Мы были встревожены удачей «психологического опыта» и боялись, что после этого Субоч действительно повредится в уме. 

(24)Но всё окончилось проще. (25)Слух о «психологическом опыте» разнёсся по гимназии и вызвал завистливое восхищение. (26)Гимназисты младшего класса решили повторить этот опыт с одним из своих учителей. (27)Но, как известно, гениальное удаётся только раз. 

(28)Субоч всё узнал и пришёл в ярость. (29)Он произнёс обличительную речь. (30)В этой речи учитель сделал неожиданный поворот. (31)Он стыдил нас не за то, что мы ввели его в обман, а за то, что мы осмелились вести себя так недостойно на уроке самого великолепного из всех языков мира. 

— (32)Латинский язык! — восклицал он. — (33)Язык Овидия и Горация! (34)Тита Ливия и Лукреция! (35)Марка Аврелия и Цезаря! (36)Перед ним благоговели Пушкин и Данте, Гёте и Шекспир! (37)В латинском языке нет словесного мусора. (38)Он весь литой. (39)А вы? (40)Вы издеваетесь над ним! (41)Вы позволяете себе превращать занятия этим языком в балаган. (42)Ваши головы начинены дешёвыми мыслями! (43)Мусором! (44)Всякой белибердой! (45)Стыдитесь! 

(46)Субоч гремел. (47)Мы были подавлены тяжестью этих обвинений и картиной собственного ничтожества. 

(48)Примирение вскоре было достигнуто. (49)А потом наступил и величайший триумф «золотой латыни». (50)Стараясь загладить свою вину перед Субочем, мы яростно засели за латынь. (51)И вот пришёл наконец тот памятный день, когда Субоч вынужден был поставить всем, кого он вызвал, по пятёрке. 

— (52)Счастливое стечение обстоятельств! — усмехнулся в усы учитель. 

(53)И на следующем уроке, как он ни придирался к нам и ни гонял нас по «тёмному тексту», снова должен был поставить всем по пятёрке. (54)Субоч сиял. (55)Но радость его была отравлена некоторой тревогой. 

(56)После третьего урока, когда опять все получили пятёрки, Субоч помрачнел. (57)Блистательное знание латыни приобретало характер скандала. (58)Поползли вздорные слухи. (59)Злые языки обвиняли Субоча в том, что он создаёт себе славу лучшего латиниста. 

(60)Всё это кончилось тем, что Субоч не выдержал общего недоверия и устроил нам общественный экзамен. (61)Он пригласил на один из уроков помощника попечителя учебного округа, директора, инспектора Варсапонта и знатока латыни ксёндза¹ Олендского. 

(62)Субоч придирался к нам неслыханно и лукаво. (63)Он всячески старался запутать нас и ошеломить. (64)Но мы мужественно встречали его удары, и экзамен прошёл блестяще. 

(65)Директор похохатывал и потирал руки. (66)Варсапонт ерошил волосы. (67)Помощник попечителя снисходительно улыбался. 

(68)После экзамена мы, конечно, раскисли. (69)Мы не могли выдержать такого напряжения. (70)Снова появились четвёрки и тройки, но слава лучшего латиниста осталась за Субочем. (71)Ничто уже не могло её поколебать. 

 

¹Ксёндз – католический священнослужитель.

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы. 

 

---

(1)Мой пёс Ярик очень подружился с молодым Рябчиком и целый день с ним играл. (2)Так, в игре, он провёл неделю, а потом я переехал с ним из этого города в пустынный домик в лесу, в шести верстах¹ от Рябчика. (3)Не успел я устроиться и как следует осмотреться на новом месте, как вдруг у меня пропадает Ярик. (4)Весь день я искал его, всю ночь не спал, каждый час выходил на терраску и свистел. (5)Утром, только собрался было идти в город, в милицию, являются дети с Яриком: он, оказалось, был в гостях у Рябчика. (6)Я ничего не имею против дружбы собак, но нельзя же допустить, чтобы Ярик без разрешения оставлял службу у меня! 

— (7)Так не годится, — сказал я строгим голосом. — (8)Это, брат, не служба. (9)А кроме того, ты ушёл без намордника. (10)Безобразный ты пёс! 

(11)Я всё высказал суровым голосом, и он выслушал меня, лёжа на траве, виноватый, смущённый, не Ярик – золотистый гордый ирландец, а какая-то рыжая, ничтожная, сплющенная черепаха. 

— (12)Не будешь больше ходить к Рябчику? — спросил я уже добрее. 

(13)Он прыгнул ко мне на грудь. (14)Это у него значило: «Никогда не буду, добрый хозяин». 

(15)Мы жили в дружбе недолго, всего только неделю, а потом он снова куда-то исчез. (16)Вскоре дети, зная, как я тревожусь о нём, привели беглеца: он опять нанёс Рябчику незаконный визит. (17)В этот раз я не стал с ним разговаривать и отправил в тёмный подвал, а детей просил, чтобы в следующий раз они только известили меня, но не приводили и не давали там ему пищи. (18)Мне хотелось, чтобы он вернулся по доброй воле. 

(19)В тёмном подвале путешественник пробыл у меня сутки. (20)Потом, как обыкновенно, я серьёзно поговорил с ним и простил. (21)Наказание подвалом подействовало только на две недели. (22)Дети прибежали ко мне из города: 

— Ярик у нас! 

— (23)Так ничего же ему не давайте, — велел я. — (24)Пусть проголодается и придёт сам, а я подготовлю ему хорошую встречу. 

(25)Прошёл день. (26)Наступила ночь. (27)Я зажёг лампу, сел на диван, стал читать, слушая музыку леса. 

(28)Вдруг я увидел что-то краем глаза. (29)Я быстро поднял голову, и это исчезло. (30)Теперь я стал прилаживаться так читать, чтобы, не поднимая головы, можно было наблюдать порог. (31)Вскоре там показалось нечто рыжее, стало красться в обход стола, и, я думаю, мышь слышней пробежала бы, чем это большое подползло под диван. (32)Только знакомое неровное дыхание подсказало мне, что Ярик был под диваном и лежал как раз подо мной. (33)Некоторое время я читаю и жду, но терпения у меня хватает ненадолго. (34)Встаю, выхожу на террасу и начинаю звать Ярика строгим голосом. (35)Так уверил я лежащего под диваном, что ничего не знаю о его возвращении. (36)Потом я закрыл дверь от бабочек и говорю вслух: 

— Верно, Ярик уже не придёт, пора ужинать. 

(37)Слово «ужинать» Ярик знает отлично. (38)Но мне показалось, что после моих слов под диваном прекратилось даже дыхание. 

(39)В моём охотничьем столе лежит запас копчёной колбасы, которая чем больше сохнет, тем становится вкуснее. (40)Я всегда ем её вместе с Яриком. (41)Бывало, мне довольно только ящиком шевельнуть, чтобы Ярик, спящий колечком, развернулся, как стальная пружина, и подбежал к столу, сверкая огненным взглядом. 

(42)Я выдвинул ящик – из-под дивана ни звука. (43)Раздвигаю колени, смотрю вниз – нет ли там, на полу, рыжего носа. (44)Нет, носа не видно. (45)Режу кусочек, громко жую, заглядываю – нет, хвост не молотит. (46)Начинаю опасаться, не показалась ли мне рыжая тень от сильного ожидания и Ярика вовсе и нет под диваном. (47)Трудно думать, чтобы он, виноватый, не соблазнился даже колбасой – ведь он так любит её. (48)Если я, бывало, возьму кусочек, надрежу, задеру шкурку, чтобы можно было за кончик её держаться пальцами и кусочек бы висел, как на нитке, то Ярик задерёт нос вверх, стережёт долго и вдруг прыгнет. (49)Но мало того: если я успею во время прыжка отдёрнуть вверх руку с колбасой, то Ярик так и остаётся на задних ногах, как человек. (50)Я иду с колбасой, и Ярик идёт за мной на двух ногах, опустив передние лапы, как руки, и так мы обходим комнату и раз, и два, и даже больше. (51)Так вот, зная, как Ярик любит колбасу, я не могу допустить, чтобы он был под диваном. (52)Делаю последний опыт, бросаю вниз не кусочек, а только шкурку и наблюдаю. (53)Но как внимательно я ни смотрю, ничего не могу заметить: шкурка исчезла как будто сама по себе. (54)В другой раз я всё-таки увидел, как мелькнул язык. (55)Ярик тут, под диваном. 

(56)Теперь я отрезаю от колбасы круглый конец с носиком, привязываю нитку за носик и тихонечко спускаю вниз между коленками. (57)Язык показался. (58)Я потянул за нитку – язык скрылся. (59)Переждав немного, спускаю опять – теперь показался нос, потом лапы. 

(60)Больше нечего в прятки играть: я вижу его, и он меня видит. (61)Поднимаю выше кусочек, Ярик поднимается на задние лапы, идёт за мной, как человек, на двух ногах, на террасу, спускается по лесенке на четырёх по-собачьи, опять поднимается, и так мы подходим к подвалу. (62)Ну вот теперь он понимает мою страшную затею и ложится на землю пластом, как черепаха. (63)А я отворяю подвальную дверь и говорю: 

— Пожалуйте, молодой человек! 

 

¹Верста – старая русская мера длины, равная 1,06 км.

 

(По М.М. Пришвину*)

 

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) – русский писатель, автор книг о связи человека с природой. 

 

---

— (1)Завтра после уроков всей школой пойдём собирать картошку, — предупредил учитель Алексей Степанович. 

— (2)А как же кролики? — спросил Федюша Миронов. 

— (3)Присматривать за кроликами оставим Нюру. 

(4)Кроликов в школе было немало: больше ста, а именно – сто четыре. 

— (5)Ну наплодились… — сказала Нюрка на следующий день, когда все ушли на картошку. 

(6)Кролики сидели в деревянных ящиках, а ящики стояли вокруг школы, между яблонями. (7)За забором мальчик Витя жужжал на специальной палочке: жжу… 

(8)Дежурить Нюрке было нетрудно. (9)Вначале девочка дала кроликам ботвы и веток. (10)Они жевали, шевелили ушами. (11)Потом Нюрка вымела клетки. (12)Кролики пугались веника, по́рхали¹ от него. (13)Крольчат Нюрка выпустила на траву, в загон, огороженный сеткой. 

(14)Девочка прошлась по школьному двору: всё было в порядке. (15)Она зашла в чулан и достала сторожевое ружьё. 

«(16)На всякий случай, — думала она. — (17)Может быть, ястреб налетит». 

(18)Но ястреб не налетал. (19)Он кружил вдалеке, высматривая цыплят. 

(20)Нюрке стало скучно. (21)Она залезла на забор и поглядела в поле. (22)Подошёл Витя, тот самый, что жужжал на палочке. 

— (23)Видишь это ружьё? 

(24)Витя приложил к глазам кулаки, пригляделся, как бы в бинокль, и сказал: 

— Вижу. 

— (25)Знаешь, как тут на что нажимать? 

(26)Витя кивнул. 

— (27)Вот что, — сказала Нюрка. — (28)Садись на крыльцо, сторожи. (29)Если налетит ястреб, кричи изо всех сил, зови меня. (30)А я сбегаю за ботвой для кроликов. 

(31)Витя сел на крыльцо, а Нюрка убрала в чулан ружьё, достала пустой мешок и побежала в поле. 

(32)На краю поля были сложены гора из картофельной ботвы и картошка. (33)Набив ботвой мешок и набрав картошки, Нюрка пригляделась: далеко ли ребята? (34)Они были далеко, даже не разобрать. 

(35)«Добежать, что ль, до них?» — подумала Нюрка. 

(36)В этот момент ударил выстрел. 

(37)Нюрка помчалась обратно. (38)Она вбежала на школьный двор и услышала жужжание. (39)Ружьё лежало на ступеньках, а Витя сидел и жужжал на своей палочке. 

— (40)Кто стрелял? — крикнула Нюрка. 

(41)Но даже и нечего было кричать. (42)Ясно было, кто стрелял, – пороховое облако ещё висело в бузине. 

— (43)Куда пальнул-то? 

— (44)По ястребу. 

— (45)Ври-ври! (46)Ястреб над птичником кружит. 

(47)Нюрка поглядела в небо, но ястреба не увидела. 

— (48)Он в крапиве лежит. 

(49)Ястреб действительно лежал в крапиве. (50)Крылья его были изломаны и раскинуты в стороны. 

(51)Глядя на ястреба, Нюрка не верила, что это сделал Витя.

(52)С поля прибежали ребята. (53)Они завопили от восторга, что такой маленький Витя убил ястреба. 

(54)А Федюша Миронов гладил его по голове и кричал: 

— Молодец! (55)Молодец! 

— (56)А мне ястреба жалко, — сказала Нюрка. 

— (57)Да ты что! (58)Сколько он у нас кроликов потаскал! 

— (59)Всё равно жалко. (60)Такой красивый был! 

(61)Тут все на Нюрку накинулись. 

— (62)А кого тебе больше жалко, — спросил Федюша Миронов, — ястреба или кроликов? 

— (63)И тех и других. 

— (64)Вот дурёха-то! (65)Кроликов-то жальче! (66)Они ведь махонькие. (67)Скажи ей, Витька. (68)Чего ж ты молчишь? 

(69)Витя сидел на крыльце и молчал. 

(70)И вдруг все увидели, что он плачет. (71)Слёзы у него текут, и он совсем ещё маленький. (72)От силы ему шесть лет. 

— (73)Не реви, Витька! — закричали братья Моховы. 

— (74)Убил птицу – пускай ревёт, — сказала Нюрка. 

— (75)Нюрка! (76)Имей совесть! (77)Тебя же поставили сторожить. (78)Сама должна была убить ястреба. 

— (79)Я бы не стала убивать. (80)Я бы просто шуганула его, он бы улетел.

(81)Нюрка стала растапливать печку, которая стояла в саду, поставила на неё чугун с картошкой. 

(82)Пока варилась картошка, ребята всё ругались с ней, а Витя плакал. 

— (83)Вот что, Нюрка, — под конец сказал Федюша Миронов, — Витька к ястребу не лез. (84)Ястреб нападал – Витька защищался. 

(85)Это были справедливые слова. 

(86)Но Нюрка ничего не ответила. (87)Она надулась и молча вывалила картошку из чугуна прямо на траву. 

 

¹Пóрхать (пóрскать) – стремительно бросаться в сторону.

 

(По Ю.И. Ковалю*)

 

* Юрий Иосифович Коваль (1938-1995) – советский и российский детский писатель и поэт, сценарист мультфильмов и фильмов для детей, художник и скульптор.

 

---

(1)Снежинки при электричестве рождались из ничего: небо было звёздное, чистое. (2)Пороша складывалась на асфальте не просто как снег, а звёздочка над звёздочкой, не сплющивая одна другую. (3)Казалось, прямо из воздуха бралась эта редкая пороша, а между тем как я подходил к своему жилищу в Лаврушинском переулке, асфальт от неё стал седым. 

(4)Москва была покрыта звёздной порошей, и, как тигры по хребтам гор, везде ходили по крышам коты. (5)Сколько чётких следов, сколько весенних романов: весной света все коты лезут на крыши. 

(6)Воробей спустился с крыши дома и утонул по шею в звёздной пороше. (7)Он уже успел хорошо выкупаться в снегу, а когда ему пришлось улетать, то от ветра его крыльев разлетелось вокруг столько звёздочек, что кружок почти в целую большую шапку почернел на асфальте. 

(8)Вечерело, но голубые вечерние звёзды не показались в Москве: всё небо оставалось голубым и медленно синело. (9)Возле полузамёрзших луж от растаявшей звёздной пороши всюду слышался детский восторженный крик, детская радость наполняла весь воздух. (10)Так дети в Москве начинают весну, как в деревне начинают её воробьи, потом грачи, жаворонки, в лесах тетерева, на реках утки и кулики на болотах. (11)От детских весенних звуков в городе, как всё равно от птичьих криков в лесах, ветхие одежды моего уныния вдруг свалились. (12)Настоящий бродяга при первых весенних лучах и вправду часто бросает своё тряпьё при дороге… 

(13)Лужи быстро везде замерзали. (14)Одну я попробовал ткнуть ногой, и стекло разлетелось вдребезги с особенным звуком: др… др… др… (15)Бессмысленно, про себя, как это бывает у стихотворцев, стал я повторять этот звук, прибавляя подходящие гласные: дра, дря, дри, дриаи. (16)И вдруг из этой бессмысленной дриаи вышла сначала любимая моя богиня Дриада (душа дерева, леса), а потом и Дриандия, желанная страна, в которую ещё утром начал я своё путешествие. (17)Я так этому обрадовался, что несколько раз вслух повторил, ни на кого вокруг не обращая внимания: 

— Дриандия. 

— (18)Что он сказал? — спросила одна девочка у другой позади меня. 

— (19)Что он сказал? 

(20)Тогда все девочки и мальчики с другой лужи бросились догонять меня. 

— (21)Вы что-то сказали? — спросили они меня все разом. 

— (22)Да, — ответил я, — слова мои были такие: «Где тут Малая Бронная?» 

(23)Какое разочарование, какое уныние произвели мои слова: оказалось, что мы и стояли-то как раз на этой Малой Бронной. 

— (24)Мне кажется, — сказала одна маленькая девочка с плутовскими глазами, — вы что-то совсем другое сказали. 

— (25)Нет, — повторил я, — мне нужна Малая Бронная. (26)До свиданья! 

(27)Они остались в кружке, недовольные, и, наверно, сейчас обсуждали между собой эту странность: было что-то вроде как бы Дриандия, и оказалось – обыкновенная Малая Бронная! 

(28)Отойдя от них на значительное расстояние, я остановился у фонаря и громко им крикнул: 

— Дриандия! 

(29)Уверившись, дети бросились с дружным криком: 

— Дриандия, Дриандия!

— (30)Что это? — спросили они. 

— (31)Страна вольных сванов, — ответил я. 

— (32)А кто они? 

— (33)Это, — начал я спокойно рассказывать, — люди не очень большие ростом, но сильно вооружённые. 

(34)Мы вошли под чёрные, старые деревья Пионерских прудов. (35)Большие матовые электрические фонари, как луны, показывались нам из-за деревьев. (36)По краям пруд был покрыт льдом. (37)Одна девочка попробовала стать, лёд затрещал. 

— (38)Да ты с головой уйдёшь! — крикнул я. 

— (39)С головой? — засмеялась она. — (40)Как это – с головой? 

— (41)С головой, с головой! — повторили ребята. 

(42)И, прельщённые возможностью уйти с головой, бросились на лёд. 

(43)Когда же всё кончилось благополучно и никто с головой не ушёл, дети опять явились ко мне, как к старому своему приятелю, и попросили ещё рассказать о маленьких, но сильно вооружённых людях Дриандии.

— (44)Люди эти, — сказал я, — всегда держатся по двое. (45)Один отдыхает, а другой везёт его на салазках, и оттого время даром у них не пропадает. (46)Они во всём помогают друг другу. 

— (47)А зачем они сильно вооружены? 

— (48)Они должны охранять от врагов свою родину. 

— (49)А почему они на салазках, у них вечная зима? 

— (50)Нет, у них всегда, как вот теперь у нас, – не лето и не зима, у них всегда весна света: лёд под ногами хрустит, иногда проваливается, и тогда бедные сваны уходят под лёд с головой, другие их тут же спасают. (51)Голубые звёзды вечером у них не показываются: небо у них такое голубое, светлое, и, как только вечер, везде в окнах загораются разноцветные лампочки. 

(52)Я им рассказывал то самое, что бывает в Москве весной света, как сейчас, и никто из них не догадывался, что моя волшебная Дриандия находится тут же, в Москве, и что скоро за эту Дриандию мы все пойдём на войну. 

 

(По М.М. Пришвину*)

 

* Михаил Михайлович Пришвин (1873-1954) – русский писатель, автор книг о связи человека с природой.

 

---

(1)Мальчишки разорили гнездо каменки, разбили её яички. (2)Из разбитых скорлупок выпали голые, слепенькие птенчики.

(3)Только одно из шести яичек мне удалось отобрать у мальчишек целым.

(4)Я решил спасти спрятанного в нём птенчика. 

(5)Но как это сделать? (6)Кто выведет мне его из яйца? (7)Кто вскормит?

(8)Я знал неподалёку гнездо другой птички – пеночки-пересмешки. (9)Она только что отложила своё четвёртое яичко. 

(10)Но примет ли пересмешка подкидыша? (11)Яйцо каменки светло-голубое. (12)Оно больше и совсем не похоже на яички пересмешки: те – розовые с чёрными точечками. (13)И что будет с птенцом каменки? (14)Ведь он вот-вот должен выйти из яйца, а маленькие пересмешки выклюнутся только ещё дней через двенадцать. (15)Станет ли пересмешка выкармливать подкидыша? 

(16)Гнездо пересмешки помещалось на берёзе так невысоко, что я мог достать его рукой. 

(17)Когда я подошёл к берёзе, пересмешка слетела с нотки. (18)Она порхала рядом и жалобно посвистывала, словно умоляла не трогать её гнезда. 

(19)Я положил голубое яичко к её малиновым, отошёл и спрятался за куст. 

(20)Пересмешка долго не возвращалась к гнезду. (21)А когда наконец подлетела, не сразу уселась в него: видно было, что она с недоверием разглядывает чужое голубое яйцо. 

(22)Но всё-таки птица села в гнездо. (23)Значит, приняла чужое яйцо. (24)Подкидыш стал приёмышем. 

(25)Но что будет завтра, когда маленькая каменка выклюнется из яйца? 

(26)Когда утром на следующий день я подошёл к берёзе, с одной стороны гнезда торчал носик, с другой – хвост пересмешки. (27)Сидит! 

(28)Когда она слетела, я заглянул в гнездо. (29)Там было четыре розовых яичка и рядом с ними – голый слепенький птенчик каменки. 

(30)Я спрятался и скоро увидел, как прилетела пересмешка с гусеничкой в клюве и сунула её в рот маленькой каменке. (31)Теперь я был уже почти уверен, что пересмешка выкормит моего подкидыша, словно родного. 

(32)Прошло шесть дней. (33)Я каждый день подходил к гнезду и каждый раз видел торчащие из гнезда клювик и хвост пересмешки. 

(34)Очень меня удивляло, как она поспевает и каменку кормить, и высиживать свои яйца. (35)Я скорей отходил прочь, чтоб не помешать ей в этом важном деле.

(36)На седьмой день не торчали над гнездом ни клювик, ни хвост. (37)Я подумал: «Всё кончено! (38)Пересмешка покинула гнездо. (39)Маленькая каменка умерла с голоду». 

(40)Но нет, в гнезде лежала живая каменка. (41)Она спала и даже не тянула вверх головку, не разевала рта – значит, была сыта. (42)Она так выросла за эти дни, что покрывала своим тельцем чуть видные из-под неё розовые яички. 

(43)Тогда я догадался, что приёмыш отблагодарил свою новую мать: теплотой своего тельца он грел её яички – высиживал ей птенцов. (44)Так оно и было. (45)Пересмешка кормила приёмыша – приёмыш высиживал её птенцов. 

(46)Он вырос и вылетел из гнезда у меня на глазах. (47)И как раз к этому времени выклюнулись птенчики из розовых яичек. (48)Пересмешка принялась выкармливать своих родных птенцов и выкормила их на славу. 

 

(По В.В. Бианки*)

* Виталий Валентинович Бианки (1894-1959) – советский писатель, автор произведений для детей, посвящённых миру природы.

---

(1)Михайлова, курсанта медицинского училища одного из городов Средней Азии, первое время, так же как и всех, одолевали воспоминания. (2)Потом их острота притупилась, но был один день в году, которого Михайлов боялся: четвёртое мая, день его рождения. (3)Что бы ни было, он знал, что в этот день ему не уйти от прошлого.

(4)Четвёртого мая Михайлов проснулся на рассвете и несколько минут лежал с закрытыми глазами. (5)Подъёма еще не было. (6)За окнами в листве деревьев начиналось воробьиное оживление: должно быть, над пустыней уже подымалось солнце. (7)Отдалённо пахло розами из соседнего сада, дымом и ещё чем-то сухим и сладким, чем всегда пахнет в азиатских городах. 

(8)Михайлов помедлил, потом открыл глаза и посмотрел на столик около койки. (9)Нет, чуда не случилось! (10)На столике не было ни плитки шоколада, ни конверта с почтовыми марками Южной Америки, ни толстой книги о плавании на корабле «Бигль» – не было ничего, что бывало в Москве. (11)На столике лежали пилотка, ремень, полевая сумка, набитая старыми письмами. 

(12)Михайлов вскочил, оделся и, голый по пояс, пошёл во двор под тепловатый душ. (13)Он мылся, слушая, как в окрестных пыльных дворах восторженно рыдали ослы, и вздыхал. (14)Да, тоскливый день рождения, без единого подарка! (15)Ну что же, ничего не поделаешь. (16)Будем взрослыми, будем мужчинами! 

(17)«Всё это так, – думал Михайлов, – но неужели сегодня ничего не случится?» (18)Он знал, конечно, что случиться ничего не может и что этот воскресный день пройдёт так же размеренно, как и все остальные дни: Михайлов с несколькими товарищами отправится на практику в хирургическую клинику. 

(19)Старичок хирург в белом колпаке хитро посмотрел на курсантов: 

— Ну-с, молодые люди, надо сделать внутривенное вливание гипертонического раствора и никотиновой кислоты. (20)Кто за это возьмётся? 

(21)Курсанты переглянулись и промолчали. (22)Самые робкие опасались даже смотреть на хирурга. (23)Шуточное ли дело – внутривенное вливание таких препаратов! (24)Если говорить по совести, то его должен был делать сам хирург, хитрый старичок. (25)У курсантов пока ещё это вливание удавалось редко. (26)Кроме холодного пота, дрожания рук, пересохшего горла и других неприятных ощущений, ничего хорошего оно не сулило. 

— (27)Ну-с, — сказал старичок, — я замечаю, юноши, что ваше раздумье продолжается чересчур долго. (28)Да. (29)Чересчур! 

(30)Тогда Михайлов покраснел и вызвался сделать вливание. 

— (31)Мойте руки! — приказал старичок. — (32)По способу Фюрбрингера. 

(33)Пока Михайлов долго мыл руки по этому способу и замечал, что руки у него начинают дрожать, в перевязочную вошёл в халате, накинутом на одно плечо, боец Капустин – тот самый, которому надо было вливать раствор и никотиновую кислоту. (34)Михайлов стоял к нему спиной и слышал до последнего слова весь разговор бойца с хирургом. 

— (35)Извиняюсь, — сказал боец вызывающе. — (36)Уж не курсант ли меня будет колоть? (37)Что я – чучело для обучения штыковому удару? (38)Или что?

— (39)А в чём дело? — спросил старичок, роясь в блестящих инструментах. 

— (40)А в том дело, — ответил боец, — что курсанту я больше не дамся. (41)Один раз кололи – довольно! (42)Не согласен я больше, товарищ хирург! 

— (43)Ах, так! — услышал Михайлов пронзительный голос старичка и заметил, что руки у него уже не дрожат, а трясутся. — (44)Прошу немедленно успокоиться! (45)Да! (46)Немедленно! (47)Сегодня будет делать вливание очень опытный курсант. (48)Он это делал уже много раз. (49)Понятно? 

— (50)Понятно, — мрачно пробормотал боец Капустин. 

(51)У Михайлова упало сердце. (52)Хирург явно хитрил: Михайлов делал это вливание первый раз в жизни. 

— (53)А раз понятно, то садись на табурет и молчи, — сказал старичок. 

(54)Первое, что увидел Михайлов, когда обернулся, были колючие, полные страха глаза бойца Капустина, смотревшие в упор на курсанта. (55)После этого Михайлов увидел веснушчатое лицо бойца и его остриженную голову. 

(56)Всё дальнейшее Михайлов делал как во сне. (57)Он сжал зубы, молчал и действовал решительно и быстро. (58)Он наложил жгут. (59)Вены прекрасно вздулись, и страх, что «вена уйдёт», пропал. (60)Михайлов взял толстую иглу, остановил страшным напряжением дрожь пальцев и прорвал остриём иглы кожу на руке Капустина. (61)Пошла кровь. (62)Попал! (63)Всё хорошо! (64)Как будто перестало биться сердце. (65)Потом Михайлов уже ничего не видел, кроме иглы и вздувшейся вены. (66)Неожиданно он услышал тихий смех, но не поднял голову. (67)Поднял он её только тогда, когда вынул иглу и всё было кончено. (68)Смеялся боец Капустин. (69)Он смотрел на Михайлова весёлыми глазами и тонко смеялся. 

(70)Михайлов растерянно оглянулся. (71)Старичок хирург кивал ему головой. (72)Сдержанно улыбались и переглядывались курсанты. (73)Во взглядах их можно было уловить скрытую гордость: вот, мол, знай наших, работают не хуже старых хирургов! 

— (74)Ну спасибо, — сказал боец Капустин, встал и потряс руку Михайлову. — (75)Спасибо, друг! (76)Сразу видать, что сто раз делал, не менее. (77)Теперь никому не дамся, только тебе. (78)Спасибо, сынок. (79)Извиняюсь, товарищ хирург! 

(80)И боец Капустин ушёл, размахивая правой рукой, ушёл ухмыляясь, и Михайлову даже показалось, что рыжее сияние окружает его стриженую голову. 

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

---

(1)Наконец настал первый экзамен по математике, а я всё был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчёта в том, что меня ожидало. (2)По вечерам на меня находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и нехорошо, но утром, с солнечным светом, я снова был очень доволен собой и не желал никаких изменений. 

(3)В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. (4)Я хладнокровно смотрел на тех, кто подходил экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми. 

— (5)Ну что, Грап, — сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола экзаменатора, — набрались страха? 

— (6)Посмотрим, как вы, — сказал Иленька. 

(7)Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то, что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. (8)Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже обещался друзьям пойти перекусить в трактир тотчас после того, как меня проэкзаменуют. (9)Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошёл к столу экзаменатора. 

(10)Лёгкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. (11)Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое-что, хотя и очень плохо; я же взял другой билет и на другой ничего не ответил. (12)Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твёрдым голосом сказал: 

— Вы не перейдёте на второй курс, господин Иртеньев. (13)Лучше не ходите экзаменоваться. (14)И вы тоже, господин Иконин, — добавил он. 

(15)Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года. (16)Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал. 

— (17)Можете идти, господа, — сказал он тем же негромким, но твёрдым голосом. 

(18)Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в унизительных мольбах Иконина. (19)Не помню, как я прошёл залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. (20)Я был оскорблён, унижен, я был истинно несчастлив. 

(21)Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. (22)Все тяжёлые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своём несчастии: думал, что кто-нибудь всё это сделал нарочно, роптал на профессоров, на товарищей, на отца; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора. 

(23)Папа́ был недоволен мною, но, видя моё страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, ещё всё дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. (24)В этом внимании близких людей я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. (25)Дня через три я немного успокоился; но никуда не выходил из дома и, всё думая о своём горе, слонялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних. 

(26)Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу, вдруг вскочил, взбежал наверх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл её, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. (27)Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. (28)Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твёрдо был убеждён, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам. 

 

(По Л.Н. Толстому*)

 

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

 

---