(1)Когда Ассоль исполнилось восемь лет, отец выучил её читать и писать. (2)Он стал изредка брать её с собой в город, а затем посылать даже одну.

(3)Однажды в середине такого путешествия к городу девочка присела у дороги съесть кусок пирога. (4)Перекусывая, она разбирала игрушки; из них две-три оказались новинкой для неё: Лонгрен сделал их ночью. (5)Одной из них была миниатюрная гоночная яхта. (6)Белое судёнышко подняло алые паруса, сделанные из обрезков шёлка. (7)Ассоль пришла в восхищение. (8)Пламенный весёлый цвет так ярко горел в её руке, как будто она держала огонь. (9)Дорогу пересекал ручей, который уходил в лес.

(10)«Если я спущу её на воду поплавать немного, – размышляла Ассоль, – она ведь не промокнет». (11)Девочка осторожно спустила на воду пленившее её судно и побежала за уплывающей игрушкой, надеясь, что её где-нибудь прибьёт к берегу. (12)Она старалась не терять из виду красивый, плавно убегающий треугольник парусов, спотыкалась, падала и снова бежала.

(13)В такой безуспешной и тревожной погоне прошло около часа, когда с удивлением, но и с облегчением Ассоль увидела, что деревья впереди свободно раздвинулись, пропустив синий разлив моря, облака и край жёлтого песчаного обрыва, на который она выбежала, почти падая от усталости. (14)С невысокого, изрытого корнями обрыва Ассоль увидела, что у ручья, на плоском большом камне, сидит человек, держа в руках сбежавшую яхту, и рассматривает её с любопытством слона, поймавшего бабочку.

(15)Это был Эгль, известный собиратель песен, легенд, преданий и сказок.

— (16)Теперь отдай мне, — несмело сказала девочка. — (17)Ты как поймал её?

(18)Эгль поднял голову и с минуту разглядывал девочку, улыбаясь. (19)Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полёт ласточки.

 

— (20)Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, — сказал Эгль, посматривая то на девочку, то на яхту. — (21)Это что-то особенное. (22)Это твоя штука?

— (23)Да, я за ней бежала по ручью. (24)Она была тут?

— (25)У самых моих ног. (26)Как зовут тебя, крошка?

— (27)Ассоль, — сказала девочка, пряча в корзину поданную Эглем игрушку.

— (28)Хорошо, — продолжал старик. — (29)Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов, как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… (30)Я, милая, поэт в душе – хоть никогда не сочинял сам. (31)Что у тебя в корзинке?

— (32)Лодочки, — сказала Ассоль, встряхивая корзинкой.

— (33)Отлично. (34)Тебя послали продать. (35)По дороге ты занялась игрой: пустила яхту поплавать, а она сбежала – ведь так?

— (36)Ты разве видел? — с сомнением спросила Ассоль. — (37)Тебе кто-то сказал или ты угадал?

— (38)Я это знал. (39)Потому что я – самый главный волшебник. (40)Тебе нечего бояться меня, — серьёзно сказал он. — (41)Напротив, мне хочется поговорить с тобой по душам.

(42)Тут только он уяснил себе, что́ в лице девочки было так пристально отмечено его впечатлением: невольное ожидание прекрасного, блаженной судьбы.

— (43)Ах, почему я не родился писателем? — продолжал Эгль. (44)Ну-ка, слушай меня внимательно. (45)Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идёшь, в Каперне. (46)Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь, никем не слышанное. (47)Но у вас не рассказывают сказок. (48)У вас не поют песен. (49)А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом…

(50)Не знаю, сколько пройдёт лет, только в Каперне расцветёт одна сказка памятная надолго. (51)Ты будешь большой, Ассоль. (52)Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнёт алый парус. (53)Сияющая громада парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. (54)Тихо будет плыть этот чудесный корабль; на берегу много соберётся народу, удивляясь и ахая: и ты будешь стоять там. (55)Корабль подойдёт величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. (56)Тогда ты увидишь храброго красивого принца. «(57)Здравствуй, Ассоль! – скажет он. – (58)Далеко-далеко отсюда я увидел тебя во сне и приехал, чтобы увезти навсегда в своё царство. (59)У тебя будет всё, чего только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слёз и печали». (60)Он посадит тебя в лодку, привезёт на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где восходит солнце и где звёзды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.

— (61)Это всё мне? — тихо спросила девочка. (62)Её серьёзные глаза просияли доверием. — (63)Может быть, он уже пришёл… тот корабль?

— (64)Не так скоро, — возразил Эгль, — сначала, как я сказал, ты вырастешь – и это сбудется. (65)Что бы ты тогда сделала?

— (66)Я? (67)Я бы его любила, — поспешно сказала она и не совсем твёрдо прибавила: — Если он не дерётся.

— (68)Нет, не будет драться, — сказал волшебник, таинственно подмигнув, — не будет, я ручаюсь за это. (69)Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я. (70)Иди. (71)Да будет мир пушистой твоей голове!

 

(По А. Грину*)

* Александр Грин (настоящее имя – Александр Степанович Гриневский; 1880-1932) – русский советский писатель, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

---

(1)Как я стал писателем? (2)Вышло это так просто и неторжественно, что я и не заметил. (3)Можно сказать, вышло непредумышленно. 

(4)Помнится, нянька, бывало, говорила:

— И с чего ты такая балаболка? (5)Мелет, мелет невесть чего… 

(6)Живы во мне доныне картинки детства, обрывки, миги. (7)Я говорил с игрушками, с чурбачками и стружками, которые пахли «лесом», чем-то чудесно-страшным, в котором «волки». (8)Я говорил с белыми звонкими досками – горы их были на дворе, с зубастыми, как страшные «звери», пилами, с блиставшими в треске топорами, которые грызли брёвна. (9)Всё казалось живым. (10)Живая была метла: бегала по двору за пылью, мёрзла в снегу и даже плакала. (11)И половая щётка была живая, похожая на кота на палке. (12)Стояла в углу – «наказана». (13)Я утешал её, гладил её волосики. 

(14)В третьем, кажется, классе я увлёкся романами Жюля Верна и написал – длинное и в стихах! – путешествие наших учителей на Луну на воздушном шаре, сделанном из необъятных штанов нашего латиниста. (15)«Поэма» моя имела большой успех, читали её даже и восьмиклассники. 

(16)Долго рассказывать о первых моих шагах. (17)Расцвёл я пышно на сочинениях. (18)С пятого класса я до того развился, что к описанию храма Христа Спасителя как-то приплёл… стихи! 

(19)Учитель вызвал меня и, потрясая тетрадкой, начал пилить: 

— Вам дана тема о храме Христа Спасителя, по плану… а вы приводите ни к селу ни к городу какие-то вздорные стихи! (20)Было бы на четвёрку, но я вам ставлю три с минусом. 

(21)Я взял тетрадку и попробовал отстоять своё: 

— Но это, Николай Иваныч… тут лирическое отступление у меня, как у Гоголя, например. 

— (22)Ах, как у Гоголя! (23)Дайте сюда тетрадку…

(24)Он перечеркнул три с минусом и нанёс сокрушительный удар – колом! 

(25)Потом я попал к другому словеснику, к незабвенному Фёдору Владимировичу Цветаеву. (26)И получил у него свободу: пиши как хочешь! 

(27)И я записал ретиво. (28)Писать классные сочинения на поэтические темы, например «Утро в лесу», «Русская зима», «Осень по Пушкину», «Рыбная ловля», «Гроза в лесу», было одно блаженство. 

(29)Он ставил мне за «рассказы» жирные пятёрки с тремя иногда плюсами! 

(30)И вот третий период, уже «печатный». 

(31)От «Утра в лесу» и «Осени по Пушкину» я перешёл незаметно к «собственному». 

(32)Случилось это, когда я окончил гимназию. (33)Лето перед восьмым классом я провёл на глухой речушке, на рыбной ловле. (34)Как-то на ранней зорьке, ловя подлещиков, я тревожно почувствовал: что-то во мне забилось, заспешило, дышать мешало. (35)Мелькнуло что-то неясное. (36)И – прошло. (37)Забыл. (38)И вдруг в самую подготовку на аттестат зрелости среди упражнений с Гомером, Софоклом, Цезарем, Вергилием, Овидием… – что-то опять явилось!

(39)Я увидел мой омут, мельницу, разрытую плотину, глинистые обрывы, рябины, осыпанные кистями ягод… (40)Помню, я отшвырнул все книги… и написал за вечер большой рассказ. (41)Правил и переписывал, переписывал. (42)Переписывал отчетливо и крупно. (43)Перечитал… – и почувствовал дрожь и радость. (44)Заглавие? (45)Оно явилось само, само очертилось в воздухе, зелёно-красное, как рябина – там. (46)Дрожащей рукой я вывел: «У мельницы». 

(47)Это было мартовским вечером 1894 года. (48)Я отнёс рукопись в редакцию. (49)Когда в журнале вышел номер с моим рассказом и я держал его в руках, то почувствовал: есть что-то великое и священное, незнаемое мною, необычайно важное, к чему я только лишь прикоснулся. 

(50)Взглянул на свою фамилию под рассказом – как будто и не моя! (51)Было в ней что-то новое, совсем другое. (52)И я – другой. (53)Я впервые тогда почувствовал, что – другой. (54)Писатель? (55)Этого я не чувствовал, не верил, боялся думать. (56)Только одно я чувствовал: что-то я должен сделать, многое узнать, читать, вглядываться и думать… – готовиться. 

 

(По И.С. Шмелёву*)

 

* Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950) – русский писатель.

 

---

(1)Бабушка моя Викентия Ивановна жила в маленьком флигеле, в котором было четыре комнаты. (2)В одной жила бабушка, в другой – старый виолончелист Гаттенбергер, третью комнату бабушка отвела мне. 

(3)Бабушка очень одряхлела, согнулась, былая её строгость исчезла, но всё же она не изменила своих привычек: вставала на рассвете, открывала настежь окна и готовила на спиртовке кофе. (4)Выпив кофе, она выходила в сад и читала, сидя в плетеном кресле, любимые свои книги. (5)Часто она засыпала за чтением – седая, вся в чёрном, положив худые руки на подлокотники кресла. 

(6)Я дружил с бабушкой. (7)Я любил её больше, чем всех своих родных. (8)Она мне платила тем же. (9)Бабушка воспитала пять дочерей и троих сыновей, а в старости жила совершенно одна. (10)У неё тоже, по существу, никого не было. (11)Из этого нашего одиночества и родилась взаимная привязанность. 

(12)Бабушка вся светилась лаской и грустью. (13)Несмотря на разницу лет, у нас было много общего. (14)Бабушка любила стихи, книги, деревья, небо и собственные размышления. (15)Она никогда меня ни к чему не принуждала. 

(16)Я часто бывал на концертах в Купеческом саду. (17)Оркестр играл в деревянной белой раковине, а слушатели сидели под открытым небом. 

(18)Но особенно я любил пасмурные сырые вечера, когда в саду почти не было посетителей. (19)Тогда мне казалось, что оркестр играет для меня одного и для молоденькой женщины с опущенными полями шляпы. 

(20)Я встречал эту женщину почти на всех концертах. (21)Она внимательно поглядывала на меня. (22)Я украдкой следил за ней. (23)Один только раз я встретил её взгляд, и мне показалось, что глаза её блеснули лукавым огнём. 

(24)Скучное киевское лето наполнилось мечтами об этой незнакомке. (25)Оно тотчас перестало быть скучным. (26)Оно зашумело звонкоголосыми дождями. (27)Они лились с высокого неба, хлопотали в зелени садов. (28)Стеклянные капли, слетая с туч, будто били по клавишам – частый звон наполнял мою комнату. (29)Мне казалось подлинным чудом, что так может петь обыкновенная вода, льющаяся с крыши в зелёную кадку. 

(30)За лёгким дымом этих «слепых дождей» и сиянием радуг где-то рядом жила незнакомка. (31)Я был благодарен ей, что она появилась и сразу же изменила всё вокруг. (32)Даже тротуары из жёлтого кирпича, покрытые маленькими лужами, казались мне теперь милыми и сказочными, как у Андерсена.

(33)До сих пор я не знаю, как назвать это состояние. (34)Но оно настоятельно требовало выражения. (35)И вот в то жаркое лето с его «слепыми дождями» я впервые начал писать. 

(36)Я скрывал это от бабушки. (37)Я говорил ей, удивлённой тем, что я часами сижу в своей комнате и пишу, что готовлюсь к гимназическим занятиям по литературе и составляю конспекты. 

(38)В те дни, когда в Купеческом саду не было концертов, я уезжал на Днепр или на окраину города, в запущенный парк «Кинь грусть». (39)Я забирался в самую глушь, где стоял заброшенный дом, садился на ступеньки террасы и читал. (40)Я ждал. (41)Я был уверен, что именно здесь, в этом парке, встречу свою незнакомку. 

(42)Но она не приходила, и я возвращался домой самым длинным путём. 

(43)Бабушка ждала меня. (44)Маленький круглый стол в её комнате был накрыт скатертью. (45)На нём стоял ужин. (46)Иногда она говорила, что соскучилась одна за весь этот длинный день, но никогда не бранила меня за то, что я пропадал так долго. 

— (47)Молодость, — говорила бабушка, — имеет свои законы. (48)Не моё дело в них вмешиваться. 

(49)Я написал рассказ, в котором было это киевское лето: незнакомка в Купеческом саду, «Кинь грусть», ночи и мечтательный гимназист. 

(50)В Киеве в то время издавался журнал со странным названием «Рыцарь», куда я после долгих колебаний всё же отнёс рассказ. (51)Через два дня пришла открытка от редактора. (52)Он писал, что прочёл рассказ и напечатает его в ближайшем номере журнала. 

(53)Бабушка, конечно, прочла эту открытку. (54)Она даже всплакнула, перекрестила меня и поцеловала: 

— Ну, трудись и будь счастлив. (55)Видно, Бог сжалился надо мной и принёс мне напоследок эту радость. 

(56)Она радовалась моему первому рассказу больше, чем я. 

(57)Когда вышел номер «Рыцаря» с этим рассказом, бабушка даже испекла пирожки и устроила праздничный завтрак. 

(58)К завтраку она надела чёрное шёлковое платье. (59)Чёрные её глаза смеялись, когда она смотрела на меня. 

(60)Осы садились на вазу с вареньем. (61)А Гаттенбергер, как бы догадавшись о том, что происходит у нас, играл мазурку и притоптывал в такт ногой. 

 

(По К.Г. Паустовскому*)

 

* Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968) – известный русский писатель, классик отечественной литературы.

 

---

(1)Перед закрытой стеклянной дверью, ведущей из столовой в сад, стояли, прижав к стеклу носы, две девочки, две сестры. (2)Если бы кто из сада на них взглянул, сразу бы увидел, что только им в этот солнечный весенний день было грустно. (3)Только что прочли они в первый раз в жизни «Кавказского пленника» Толстого и разволновались ужасно. (4)Раз написано – значит, настоящая правда. 

— (5)Что ж, всё-таки удрал он в конце концов благополучно, — сказала со вздохом Катюша. 

(6)Ей уже надоело кукситься: раз окончание хорошее, не стоит и горевать.

— (7)Может быть, Жилин потом со своими солдатами устроил засаду и поймал в плен тех самых татар, которые его мучили… (8)Правда? 

— (9)И больно-пребольно велел их высечь! — обрадовалась Валя. (10)Впрочем, она сейчас же и передумала: 

— Нет, знаешь, сечь их не надо. (11)Жилин бы только презрительно посмотрел на них и сказал: «Русские офицеры великодушны… (12)Марш! (13)На все четыре стороны. (14)Татарской же девочке Дине, которая меня лепёшками кормила, передайте Георгиевскую медаль. (15)А теперь вон с моих глаз!» 

— (16)Вон! — закричала Катюша и топнула каблучком в пол. 

(17)Неизменный адъютант Тузик, виляя косматым хвостом, подбежал к девочкам. (18)Сёстры спрыгнули с крыльца и пошли по влажным дорожкам вокруг сада. 

(19)В углу сада, у старой заброшенной оранжереи, девочки остановились над ямой. (20)На дне горбом лежали прошлогодние, слежавшиеся листья… (21)Они переглянулись и поняли друг друга без слов. 

— (22)А где ж мы пленных возьмём? — спросила младшая. 

— (23)Мишку посадим… 

— (24)А кто будет вторым пленником, Костылиным? 

(25)Тузик угодливо завертел у девочкиных ног хвостом: он все понял. 

— (26)Ми-ша! 

— (27)Чего надо? — звонко отозвался с улицы дворницкий мальчик Миша. 

— (28)Играть иди! 

(29)Через минуту Миша, дожёвывая баранку, стоял перед сёстрами. 

— (30)Во что играть будем? 

— (31)В «Кавказского пленника». (32)Ты будто Жилин, русский офицер, из крепости к своей маме верхом едешь. (33)Она тебе невесту приискала, хорошую и умницу. (34)А мы тебя в плен возьмём и в яму посадим, понял? 

— (35)Сажайте, что ж. 

(36)Мишка спрыгнул, уселся, Тузик за ним. 

(37)Пленники вели себя очень странно: катались весело по дну ямы, задрав кверху ноги и лапы, и обдавали друг друга охапками ржавых листьев. 

— (38)Стоп! — закричала Валя. — (39)Я вас сейчас рыжему татарину продам… 

— (40)Продавай, ладно, — равнодушно отозвался Мишка. — (41)Как дальше играть-то? 

— (42)Ты куколок будто лепи и наверх нам бросай… (43)Мы теперь татарские девочки… (44)А мы тебе за это лепёшки бросать будем. 

— (45)Из чего лепить-то? 

(46)Валя слетала домой и принесла в корзинке плюшевого слона, резинового верблюда и матрёшку – всё, что на скорую руку в детской собрала. (47)Да у кухарки выпросила три пирожка с капустой (ещё вкуснее лепёшек!). (48)Потом девочки, пыхтя и толкая друг дружку, спустили в яму длинный шест, чтобы пленники, наконец, удрали. 

(49)Но ни Мишка, ни Тузик даже с места не тронулись. (50)Кричали девочки, сердились, приказывали. (51)Кончилось тем, что сами в яму соскочили, уселись с пленниками рядом и тоже стали на облака смотреть. 

(52)Часа через два вернулась мама девочек. 

— (53)Дети! (54)Ау… (55)Валя! (56)Ка-тю-ша!

(57)И вдруг с конца сада, точно из-под земли, детские голоса: 

— Мы здесь! (58)В оранжерее!.. 

(59)Побежала мать на голоса. (60)И что же! (61)Сидят, прижавшись плечом к плечу, в яме все четверо: Мишка, Тузик и девочки, – и у всех глаза от удовольствия блестят. 

— (62)Что вы здесь делаете? 

— (63)Мы кавказские пленники. 

— (64)Какие там пленники! (65)Сейчас же домой!.. 

(66)Вскарабкались девочки по шесту, Мишка за ними, а Тузик и без шеста обошёлся. 

(67)Идут домой, к матери с двух сторон, как котята, жмутся. (68)Даже непонятно им самим, как это утром их «Кавказский пленник» так расстроил? (69)Ведь превесёлая же, право, штука. 

 

(По С. Чёрному*)

 

* Саша Чёрный (настоящее имя – Александр Михайлович Гликберг; 1880-1932) – писатель, поэт, журналист, переводчик.

 

---

(1)Наконец настал первый экзамен по математике, а я всё был в каком-то странном тумане и не отдавал себе ясного отчёта в том, что меня ожидало. (2)По вечерам на меня находила мысль о том, что надо переменить что-то в своих убеждениях, что что-то в них не так и нехорошо, но утром, с солнечным светом, я снова был очень доволен собой и не желал никаких изменений. 

(3)В таком расположении духа я приехал на первый экзамен. (4)Я хладнокровно смотрел на тех, кто подходил экзаменоваться, и даже позволял себе подтрунивать над некоторыми. 

— (5)Ну что, Грап, — сказал я Иленьке, когда он возвращался от стола экзаменатора, — набрались страха? 

— (6)Посмотрим, как вы, — сказал Иленька. 

(7)Я презрительно улыбнулся на ответ Иленьки, несмотря на то, что сомнение, которое он выразил, на минуту заставило меня испугаться. (8)Но туман снова застлал это чувство, и я продолжал быть рассеян и равнодушен, так что даже обещался друзьям пойти перекусить в трактир тотчас после того, как меня проэкзаменуют. (9)Когда меня вызвали вместе с Икониным, я оправил фалды мундира и весьма хладнокровно подошёл к столу экзаменатора. 

(10)Лёгкий мороз испуга пробежал у меня по спине только тогда, когда молодой профессор посмотрел мне прямо в лицо и я дотронулся до почтовой бумаги, на которой были написаны билеты. (11)Иконин, хотя взял билет с тем же раскачиваньем всем телом, с каким он это делал на предыдущих экзаменах, отвечал кое-что, хотя и очень плохо; я же взял другой билет и на другой ничего не ответил. (12)Профессор с сожалением посмотрел мне в лицо и тихим, но твёрдым голосом сказал: 

— Вы не перейдёте на второй курс, господин Иртеньев. (13)Лучше не ходите экзаменоваться. (14)И вы тоже, господин Иконин, — добавил он. 

(15)Иконин просил позволения переэкзаменоваться, как будто милостыни, но профессор отвечал ему, что он в два дня не успеет сделать того, чего не сделал в продолжение года. (16)Иконин снова жалобно, униженно умолял; но профессор снова отказал. 

— (17)Можете идти, господа, — сказал он тем же негромким, но твёрдым голосом. 

(18)Только тогда я решился отойти от стола, и мне стало стыдно за то, что я своим молчаливым присутствием как будто принимал участие в унизительных мольбах Иконина. (19)Не помню, как я прошёл залу мимо студентов, что отвечал на их вопросы, как вышел в сени и как добрался до дому. (20)Я был оскорблён, унижен, я был истинно несчастлив. 

(21)Три дня я не выходил из комнаты, никого не видел, находил, как в детстве, наслаждение в слезах и плакал много. (22)Все тяжёлые, мучительные для самолюбия минуты в жизни одна за другой приходили мне в голову; я старался обвинить кого-нибудь в своём несчастии: думал, что кто-нибудь всё это сделал нарочно, роптал на профессоров, на товарищей, на отца; роптал на провидение, за то, что оно допустило меня дожить до такого позора. 

(23)Папа́ был недоволен мною, но, видя моё страшное огорчение, утешал меня, говоря, что, как это ни скверно, ещё всё дело можно поправить, ежели я перейду на другой факультет. (24)В этом внимании близких людей я видел гордое, оскорбительное для меня снисхождение к человеку, упавшему уже слишком низко. (25)Дня через три я немного успокоился; но никуда не выходил из дома и, всё думая о своём горе, слонялся из комнаты в комнату, стараясь избегать всех домашних. 

(26)Я думал, думал и, наконец, раз поздно вечером, сидя один внизу, вдруг вскочил, взбежал наверх, достал тетрадь, на которой написано было: «Правила жизни», открыл её, и на меня нашла минута раскаяния и морального порыва. (27)Я заплакал, но уже не слезами отчаяния. (28)Оправившись, я решился снова писать правила жизни и твёрдо был убеждён, что я уже никогда не буду делать ничего дурного, ни одной минуты не проведу праздно и никогда не изменю своим правилам. 

 

(По Л.Н. Толстому*)

 

* Лев Николаевич Толстой (1828-1910) – великий русский писатель и мыслитель, просветитель, публицист.

 

---

(1)Гимназист VII класса Егор Зиберов милостиво подаёт Пете Удодову руку. (2)Петя, двенадцатилетний мальчуган в сером костюмчике, пухлый и краснощёкий, с маленьким лбом и щетинистыми волосами, расшаркивается и лезет в шкап за тетрадками. (3)Занятие начинается.

(4)Согласно условию, заключённому с отцом Удодовым, Зиберов должен заниматься с Петей по два часа ежедневно, за что и получает шесть рублей в месяц — готовит он его во II класс гимназии.

— (5)Ну-с... — начинает Зиберов, — Вам задано четвёртое склонение. Склоняйте fructus!

(6)Петя начинает склонять.

— (7)Опять вы не выучили! — говорит Зиберов, вставая. — (8)В шестой раз задаю вам четвёртое склонение, и вы ни в зуб ногой! (9)Когда же, наконец, вы начнёте учить уроки?

— (10)Опять не выучил? — слышится за дверями кашляющий голос, и в комнату входит Петин папаша, отставной губернский секретарь Удодов. — (11)Опять? (12)Почему же ты не выучил? (13)Ах ты, свинья, свинья! (14)Верите ли, Егор Алексеич? (15)Ведь и вчерась порол!

(16)И, тяжело вздохнув, Удодов садится около сына и подсматривает в истрёпанный учебник Кюнера. (17)Зиберов начинает экзаменовать Петю при отце. (18)Пусть глупый отец узнает, как глуп его сын! (19)Гимназист входит в экзаменаторский азарт, ненавидит, презирает маленького краснощёкого тупицу, готов побить его. (20)Ему даже досадно делается, когда мальчуган отвечает впопад — так опротивел ему этот Петя!

— (21)Вы даже второго склонения не знаете! (22)Не знаете вы и первого! (23)Вот вы как учитесь! (24)Ну, скажите мне, как будет звательный падеж от meus filius (мой сын (лат.))?

— (25)От meus filius? (26)Meus filius будет... это будет...

(27)Петя долго глядит в потолок, долго шевелит губами, но не даёт ответа.

— (28)А как будет дательный множественного от dea (богиня (лат.))?

— (29)Deabus... filiabus! — отчеканивает Петя.

(30)Старик Удодов одобрительно кивает головой. (31)Гимназист, не ожидавший удачного ответа, чувствует досаду.

— (32)А ещё какое существительное имеет в дательном abus? — спрашивает он. (33)Оказывается, что и «anima — душа» имеет в дательном abus, чего нет в Кюнере.

— (34)Звучный язык латинский! — замечает Удодов. — (35)Алон… трон… бонус… антропос… (36)Премудрость! (37)И всё ведь это нужно!

— говорит он со вздохом.

(38)«Мешает, скотина, заниматься... — думает Зиберов. — (39)Сидит над душой тут и надзирает. (40)Терпеть не могу контроля!»

 

— (41)Ну-с, — обращается он к Пете. — (42)К следующему разу по латыни возьмёте то же самое. (43)Теперь по арифметике... (44)Берите доску. (45)Какая следующая задача?

(46)Петя плюёт на доску и стирает рукавом. (47)Учитель берёт задачник и диктует:

— «Купец купил 138 аршин чёрного и синего сукна за 540 рублей. (48)Спрашивается, сколько аршин купил он того и другого, если синее стоило 5 рублей за аршин, а чёрное 3 рубля?» (49)Повторите задачу.

(50)Петя повторяет задачу и тотчас же, ни слова не говоря, начинает делить 540 на 138.

— (51)Для чего же это вы делите? (52)Постойте! (53)Впрочем, так… продолжайте. (54)Остаток получается? (55)Здесь не может быть остатка. (56)Дайте-ка я разделю!

(57)Зиберов делит, получает 3 с остатком и быстро стирает. (58)«Странно… — думает он, ероша волосы и краснея. — (59)Как

же она решается? (60)Гм!.. (61)Это задача на неопределённые уравнения, а вовсе не арифметическая…»

(62)Учитель глядит в ответы и видит 75 и 63.

«(63)Гм!.. странно… (64)Сложить 5 и 3, а потом делить 540 на 8? (65)Так, что ли? (66)Нет, не то».

(67)Решайте же! — говорит он Пете.

— (68)Ну, чего думаешь? (69)Пустяковую задачу решаешь! — говорит Удодов Пете. — (70)Экий ты дурак, братец! (71)Решите уж вы ему, Егор Алексеич,

(72)Егор Алексеич берёт в руки грифель и начинает решать. (73)Он заикается, краснеет, бледнеет.

— (74)Эта задача, собственно говоря, алгебраическая, — говорит он.

— (75)Её с иксом и игреком решить можно. (76)Впрочем, можно и так решить. (77)Я, вот, разделил… понимаете? (78)Теперь, вот, надо вычесть… понимаете? (79)Или, вот что… (80)Решите мне эту задачу сами к завтраму… (81)Подумайте…

(82)Петя ехидно улыбается. (83)Удодов тоже улыбается. (84)Оба они понимают замешательство учителя.

 

(По А.П. Чехову*)

* Антон Павлович Чехов (1860-1904) – русский писатель, классик мировой литературы, врач и общественный деятель.

---

(1)Девочку с удлинёнными зеленовато-серыми глазами и худеньким бледно-смуглым лицом прозвали Сфинксом. (2)В гимназию её привозили всегда в шикарной пролётке, запряжённой парой породистых лошадей. (3)В классе обыкновенно недолюбливают важных, богатых гимназисток. (4)Но Сфинкса даже и не могли не любить. (5)Смуглая девочка держала себя настолько корректно и изысканно с подругами, что к ней и придраться было нельзя. (6)Она готова была оказать массу мелких услуг, которые так ценятся подростками. (7)Сфинкс выручала не раз ближайших своих соседок по парте, подсказывая им ответы на уроках. (8)Помогала писать подругам внеклассные домашние сочинения по иностранным языкам, поправляла арифметические задачи. (9)И всё это делалось ею без всякого усилия, свободно, просто, мило и легко. (10)Училась она лучше всех в классе. (11)Но не замечательная память, не удивительная способность к языкам привлекали всеобщее внимание к Нине, а нечто совсем иное. 

(12)Нина была Сфинкс! (13)Нина была загадка! (14)Никто не знал частной, домашней жизни этой пятнадцатилетней девочки. (15)Не знали, есть ли у неё родные – мать, отец, братья, сёстры; не знали, как она проводит время вне классных занятий, как течёт её жизнь дома, какова её семья. (16)Она держала себя в стороне от подруг и никогда не вступала ни с кем в длинные откровенные разговоры. 

(17)Словом, Нина Махровая была Сфинкс. 

(18)Учитель немецкого языка предупредил заранее, ещё на прошлом уроке, что классная задача будет не из лёгких, но что «взрослому» пятому классу нечего бояться трудной темы, так как каждая из девиц, наверное, знает как «Отче наш» Шиллера и его влияние на современников. 

(19)Наступил злополучный день. (20)К немецкому уроку многие не явились. (21)Никогда за весь год не насчитывалось столько заболевших в пятом классе, как в это утро. (22)У тех же, которые предпочли явиться в класс, глаза тревожно поблёскивали от одного ожидания рокового часа. 

(23)Одна Нина Махровая оставалась спокойной. (24)Её глаза излучали обычный тихий свет, на матово-смуглом лице не было ни тени румянца – первого признака волнения. 

— (25)Счастливица! — с плохо скрытой завистью шептали одноклассницы. — (26)Что ей письменная работа! (27)Один пустой звук! (28)Подготовлена она прекрасно, языки знает на славу. (29)Богачка! (30)Известное дело, родители могли дать какое угодно воспитание! (31)Миллионеры! 

(32)А Сфинкс, и не подозревавшая всех этих мыслей, рождённых её скромной, молчаливой особой, спокойно сидела на своём месте с раскрытой тетрадкой и готовой к работе ручкой. 

(33)С первым звуком колокольчика в класс вошёл учитель. 

— (34)Ну как дела? — шутливо осведомился он у класса. (35)Девочки дружно промолчали в ответ. (36)Уныние уже успело свить себе прочное гнёздышко в этих молоденьких душах. 

(37)Немец громко прочёл заданную тему. (38)Теперь оставалось только писать. (39)Скрепя сердце девочки принялись за работу. (40)Рядом со Сфинксом сидела Саша Роговцева, у которой о Шиллере не сохранилось положительно никакого воспоминания. (41)Нина Махровая писала да писала своим мелким, как бисер, почерком букву за буквой, строку за строкой. (42)Нина писала, Саша грызла перо и смотрела на соседку злыми, завистливыми глазами. 

— (43)Махровая! — неожиданно чуть слышным шёпотом обратилась к Нине Саша. — (44)Послушайте… (45)Сфинкс, если бы вы захотели мне немного помочь…

(46)Махровая подняла голову и взглянула на Сашу: 

— Что? 

— (47)Помогите, умоляю, написать сочинение, Сфинкс! 

— (48)Помочь нельзя. (49)Дайте я напишу за вас, а вы перепишете. 

(50)Сфинкс откладывает свой наполовину исписанный листок в сторону, незаметно вынимает из парты новый и пишет, пишет... 

— (51)Вот! (52)Переписывайте скорее!

(53)После урока Саша ещё раз подошла к Нине: 

— Благодарю вас, вы спасли меня, Сфинкс! 

(54)Нина посмотрела на соседку глубоким, серьёзным взором. 

— (55)Как жаль, — сказала она, отчеканивая каждое слово, — как жаль, что оправданием вашему спасению служат ложь и обман! 

— (56)Что? 

— (57)Ну да, ведь мы преисправно обманули господина Шталя. (58)А разве это красиво? (59)Хотите, я буду заниматься с вами по немецкому языку? 

(60)Саша смутилась от неожиданности. (61)Хотела отказаться, но подумала и тихонько прошептала: 

— Да, если это вас не затруднит! 

— (62)В таком случае приходите завтра ко мне, и мы вместе приготовим следующий немецкий урок.

 

(По Л.А. Чарской*)

* Лидия Алексеевна Чарская (1875-1937) – русская детская писательница, актриса.

---

(1)Артур Грэй родился капитаном, хотел быть им и стал им. (2)Его семья принадлежала к высшему обществу, была богата. (3)Родители потакали всем желаниям своего единственного сына. (4)Мальчик любил играть один на задних дворах замка. (5)Эти обширные пустыри, с остатками высоких рвов, с заросшими мхом каменными погребами, были полны бурьяна, крапивы, репейника и скромно­ пёстрых диких цветов. (6)Грэй часами оставался здесь, исследуя норы кротов, сражаясь с бурьяном, подстерегая бабочек и строя из кирпичного лома крепости, которые бомбардировал палками и булыжником. 

(7)Ему шёл уже двенадцатый год, когда все намёки его души, все разрозненные черты духа и оттенки тайных порывов соединились в одном сильном моменте и стали неукротимым желанием. (8)Это случилось в библиотеке.

(9)Когда дух исследования заставил Грэя проникнуть туда, его поразил пыльный свет, вся сила и особенность которого заключалась в цветном узоре верхней части оконных стёкол. (10)Тишина покинутости стояла здесь, как прудовая вода. (11)Тёмные ряды книжных шкафов местами примыкали к окнам, заслонив их наполовину, между шкафов были проходы, заваленные грудами книг. (12)Там – раскрытый альбом с выскользнувшими внутренними листами; там – свитки, перевязанные золотым шнуром, стопы книг угрюмого вида, толстые пласты рукописей, насыпь миниатюрных томиков, трещавших, как кора, если их раскрывали; здесь — чертежи и таблицы, ряды новых изданий, карты, разнообразие переплётов, грубых, нежных, чёрных, пёстрых, синих, серых, толстых, тонких, шершавых и гладких. (13)Шкафы были плотно набиты книгами. 

(14)Обернувшись к выходу, Грэй увидел над дверью огромную картину, сразу содержанием своим наполнившую душное оцепенение библиотеки. (15)Картина изображала корабль, вздымающийся на гребень морского вала. (16)Струи пены стекали по его склону. (17)Он был изображён в последнем моменте взлёта. (18)Корабль шёл прямо на зрителя. (19)Гребень вала, распластанный корабельным килем, напоминал крылья гигантской птицы. (20)Пена летела в воздух. (21)Паруса, полные неистовой силы шторма, валились всей громадой назад, чтобы, перейдя вал, выпрямиться, а затем, склоняясь над бездной, мчать судно к новым лавинам. 

(22)Но всего замечательнее была в этой картине фигура человека, стоящего на палубе спиной к зрителю. (23)Она выражала всё положение, даже характер момента. (24)Поза человека (он расставил ноги, взмахнув руками) заставляла предполагать крайнюю напряжённость внимания, обращённого к чему-то па палубе, невидимой зрителю. (25)Завёрнутые полы его кафтана трепались ветром; богатство костюма выказывало в нём капитана, танцующее положение тела – взмах вала; он был, видимо, поглощён опасным моментом и кричал – но что? (26)Видел ли он, как валится за борт человек, приказывал ли повернуть на другой галс или, заглушая ветер, звал боцмана? 

(27)Не мысли, но тени этих мыслей выросли в душе Грэя, пока он рассматривал картину. (28)Вдруг показалось ему, что слева подошёл, став рядом, неизвестный невидимый; стоило повернуть голову, как причудливое ощущение исчезло бы без следа. (29)Грэй знал это. (30)Но он не погасил воображения, а прислушался. (31)Беззвучный голос выкрикнул несколько отрывистых фраз, непонятных, как малайский язык; эхо и мрачный ветер наполнили библиотеку. (32)Всё это Грэй слышал внутри себя. (33)Он осмотрелся: мгновенно вставшая тишина рассеяла звучную паутину фантазии; связь с бурей исчезла. 

(34)Грэй несколько раз приходил смотреть на эту картину. (35)Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. (36)В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море.

 

(По А. Грину*)

* Александр Грин (настоящее имя – Александр Степанович Гриневский; 1880-1932) – русский советский писатель, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных романтических книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

---

(1)Кажется, я был в пятом классе, когда у нас появились сразу несколько новых молодых учителей, только что вышедших из университета. (2)Одним из первых появился Владимир Васильевич Игнатович – учитель химии. (3)Это был молодой человек, только что с университетской скамьи, с чуть заметными усиками, маленького роста, с пухлыми розовыми щеками, в золотых очках. (4)Говорил он голосом, в котором звучали тонкие, как будто детские, нотки. (5)В классе несколько робел, и лицо его часто заливал застенчивый румянец. (6)Новый учитель обращался с нами вежливо, преподавал старательно, заданное спрашивал редко, к отметкам выказывал пренебрежение, уроки объяснял, как профессор, читающий лекцию. 

(7)Первым результатом его системы было то, что класс почти перестал учиться. (8)Вторым то, что ему порой начали слегка грубить. (9)Бедный юноша, приступавший к нам с идеальными ожиданиями, вынужден был расплачиваться за общую систему, которая вносила грубость и цинизм. (10)Впрочем, это было недолго. (11)Однажды, когда класс шумел и Игнатович напрасно надрывал свой мягкий голосок, одному из нас показалось, будто он назвал нас стадом баранов. (12)Другие учителя очень часто называли нас стадом баранов, а порой и хуже. (13)Но то были другие. (14)Они были привычно грубы, а мы привычно покорны. (15)Игнатович же сам приохотил нас к другому обращению.

(16)Один из учеников, Заруцкий, очень хороший, в сущности, малый, но легко поддававшийся настроениям, встал среди шумевшего класса.

— (17)Господин учитель, — сказал он громко, весь красный и дерзкий. — (18)Вы, кажется, сказали, что мы стадо баранов. (19)Позвольте вам ответить, что… в таком случае…

(20)Класс вдруг затих так, что можно было слышать пролетевшую муху. 

— (21)Что в таком случае… вы сами баран…

(22)Стеклянные колбочки, которые держал в руках Игнатович, звякнули. (23)Он весь покраснел, лицо его как-то беспомощно дрогнуло от обиды и гнева. (24)В первую минуту он растерялся, но затем ответил окрепшим голосом:

— Я этого не говорил… (25)Вы ошиблись…

(26)Простой ответ озадачил. (27)В классе поднялся ропот, значение которого сразу разобрать было трудно, и в ту же минуту прозвенел звонок. (28)Учитель вышел; Заруцкого окружили. (29)Он стоял среди товарищей, упрямо потупившись и чувствуя, что настроение класса не за него. (30)Сказать дерзость учителю, вообще говоря, считалось подвигом, и если бы он так же прямо назвал бараном одного из «старых», то совет бы его исключил, а ученики проводили бы его горячим сочувствием. (31)Теперь настроение было недоуменно-тяжёлое, неприятное.

— (32)Свинство, брат! — сказал кто-то.

— (33)Пусть жалуется в совет, — угрюмо ответил Заруцкий.

(34)Для него в этой жалобе был своего рода нравственный выход: это сразу поставило бы нового учителя в один ряд с учителями старыми и оправдало бы грубую выходку.

— (35)И пожалуется! — сказал кто-то.

— (36)Конечно! (37)Думаешь, спустит?

(38)Этот вопрос стал центром в разыгравшемся столкновении. (39)Прошло два дня, о жалобе ничего не было слышно. (40)Прошёл день совета… (41)Признаков жалобы не было.

(42)На следующий урок химии Игнатович явился несколько взволнованный; лицо его было серьёзно, глаза чаще потуплялись, и голос срывался. (43)Видно было, что он старается овладеть положением и не вполне уверен, что это ему удастся. (44)Сквозь серьёзность учителя проглядывала обида юноши, урок шёл среди тягостного напряжения. (45)Минут через десять Заруцкий, с потемневшим лицом, поднялся с места. (46)Казалось, что при этом на своих плечах он поднимает тяжесть, давление которой чувствовалось всем классом.

— (47)Господин учитель… — с усилием выговорил он среди общей тишины.

(48)Веки у молодого учителя дрогнули под очками, лицо всё покраснело. (49)Напряжение в классе достигло высшего предела.

— (50)Я… прошлый раз… — начал Заруцкий глухо.

(51)Затем, с внезапной резкостью, он закончил:

— Я извиняюсь.

(52)И сел с таким видом, точно сказал новую дерзость. (53)Лицо у Игнатовича посветлело, хотя краска залила его до самых ушей. (54)Он сказал просто и свободно:

— Я говорил уже, господа, что баранами никого не называл.

(55)Инцидент был исчерпан. (56)В первый ещё раз такое столкновение разрешилось таким образом. (57) «Новый» учитель выдержал испытание. (58)Мы были довольны и им, и – почти бессознательно – собою, потому что также в первый раз не воспользовались слабостью этого юноши, как воспользовались бы слабостью кого-нибудь из «старых». (59)Самый эпизод скоро изгладился из памяти, но какая-то ниточка своеобразной симпатии, завязавшейся между новым учителем и классом, осталась.

 

(По В.Г. Короленко*)

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – русский писатель, журналист, публицист, общественный деятель.

---

(1)Через несколько дней дед сказал мне:

— Ложись сегодня раньше. (2)Чуть свет разбужу, в лес пойдём за дровами…

— (3)А я – травок пособираю, — заявила бабушка.

(4)Лес, еловый и берёзовый, стоял на болоте, верстах в трёх от слободы. (5)Обилен сухостоем и валежником, над его мягкой щетиной чёрным шатром высоко поднималась сосновая чаща.

(6)Вот и мы трое идём на рассвете по зелёно-серебряному росному полю. (7)Тёмною ратью двигается лес навстречу нам. (8)Крылатые ели как большие птицы; берёзы точно девушки. (9)Тёмной рукой бабушка срывает травы и рассказывает мне о целебных свойствах зверобоя, буквицы, подорожника, о таинственной силе папоротника, клейкого иван-чая, пыльной травы-плавуна.

(10)Дед рубит валежник, а я должен сносить нарубленное в одно место, но я незаметно ухожу в чащу, вслед за бабушкой, – она тихонько плавает среди могучих стволов и, точно ныряя, всё склоняется к земле, осыпанной хвоей.

(11)Ходит и говорит сама с собою. (12)Я иду за нею молча, осторожно, заботясь, чтобы она не замечала меня: мне не хочется мешать её беседе с травами, птицами, лягушками… (13)Но она видит меня.

— (14)Сбежал от деда-то?

(15)Она в лесу точно хозяйка и родная всему вокруг, – она ходит медведицей, всё видит, всё хвалит и благодарит. (16)От неё точно тепло течёт по лесу, и, когда мох, примятый её ногой, расправляется и встаёт, мне особенно приятно это видеть.

(17)Я привык считать бабушку существом высшим среди всех людей, самым добрым и мудрым на земле, а она неустанно укрепляла это убеждение. (18)Как-то вечером, набрав белых грибов, мы по дороге домой вышли на опушку леса; бабушка присела отдохнуть, а я зашёл за деревья: нет ли ещё гриба?

(19)Вдруг слышу её голос и вижу: сидя на тропе, она спокойно срезает корни грибов, а около неё, вывесив язык, стоит серая поджарая собака.

— (20)А ты иди, иди с глаз долой! — говорит бабушка.

(21)Мне очень захотелось приманить новую собаку. (22)Я выбежал на тропу, собака странно изогнулась, взглянула на меня зелёным взглядом голодных глаз и прыгнула в лес, поджав хвост. (23)Осанка у неё, вне всякого сомнения, была не собачья, и, когда я свистнул, она дико бросилась в кусты.

— (24)Видал? — улыбаясь, спросила бабушка. — (25)А я вначале опозналась, думала – собака, гляжу – ан клыки-то волчьи, да и шея тоже! (26)Испугалась даже: ну, говорю, коли ты волк, так иди прочь! (27)Хорошо, что летом волки смиренны, что не нападают серые на людей…

(28)Я стал почти каждый день просить бабушку:

— Пойдём в лес!

(29)Она охотно соглашалась. (30)И так мы прожили всё лето, до поздней осени, собирая травы, ягоды, грибы и орехи.

(31)Она никогда не плутала в лесу, безошибочно определяя дорогу к дому. (32)По запахам трав она знала, какие грибы должны быть в этом месте, какие – в ином, и часто экзаменовала меня.

— (33)А какое дерево рыжик любит? (34)А как ты отличишь хорошую сыроежку от ядовитой? (35)А какой гриб любит папоротник?

(36)По незаметным царапинам на коре дерева она указывала мне беличьи дупла, я влезал на дерево и опустошал гнездо зверька, выбирая из него запасы орехов; иногда в гнёздах их было фунтов до десяти…

(37)Лес вызывал у меня чувство душевного покоя и уюта; в этом чувстве исчезали все мои огорчения, забывалось неприятное, и в то же время у меня росла особенная настороженность ощущений: слух и зрение становились острее, память – более чуткой, вместилище впечатлений – глубже.

 

(По М. Горькому*) 

* Максим Горький (настоящее имя – Алексей Максимович Пешков; 1868-1936) – великий русский писатель, драматург.

---

(1)Майское солнце греет жарко. (2)Синее море улыбается ласковой, доброй улыбкой и тихо-тихо поёт, словно любящая мать, укачивающая своё дитя в колыбели. (3)Небо голубеет в промежутке кружевных кустов. (4)Всюду разливается чистая, радостная весенняя ласка. (5)Лидианка в широкой домашней блузке из муслина сидит в беседке, на высоком диванчике, сплошь усыпанном воздушно-лёгкими опавшими цветами акации, и зубрит, зубрит, зубрит...

(6)Завтра последний экзамен. (7)После этого экзамена она уже не гимназистка больше. (8)Она свободная гражданка из южного города, хозяйка крошечного домика с садом и беседкой, дочь своего папы, и только.

(9)Лидианка совсем измучилась. (10)На подготовку дано только два дня.

(11)Ну в крайнем случае можно прибавить и одну ночь тоже. (12)Куда ни шло, выспится и по окончании экзамена. (13)Только бы папочка не огорчился! (14)Добрый, заботливый! (15)Он так печётся о своей большой дочурке! (16)И живёт только для неё одной. (17)И по урокам бегает ради неё с утра до вечера, зарабатывая в поте лица музыкой свои жалкие гроши. (18)Милый, дорогой папочка! (19)О, если бы Лидианка заботилась о нём так же, как и он о ней, добрый, милый папочка был бы очень счастлив!

(20)Внезапный порыв овладевает, как буря, душой Лидианки. (21)Корнель, Расин и все прочие гении Франции забыты на минуту. (22)Лидианка птичкой вылетает из беседки, мчится по единственной аллее небольшого палисадника, влетает в переднюю деревянного особняка и кричит своим звонким голосом:

— Серафимушка! (23)А любимые папины баклажаны приготовили к обеду?

(24)Приоткрывается дверь. (25)В щель врываются волны пара, и среди них, точно древнегреческая пифия, показывается разрумяненная от кухонной жары женщина, повязанная платком.

— (26)Как же! (27)Как же, барышня! (28)И баклажаны будут, и камбала баринова любимая. (29)Всё, что заказывали. (30)Небось, не забыла…

(31)Снаружи, в палисаднике, визжит засов калитки, и почти одновременно с этим под окном мелькает белая фуражка.

— (32)Папочка вернулся! — и Лидианка стрелой вылетает в сад. —

(33)Папочка!

— (34)Лидуша!

(35)Собственно говоря, Лидианка – семнадцатилетняя Лидочка Хрущёва, дочь учителя музыки Павла Петровича, добрейшего из учителей в целом мире. (36)Павел Петрович вернулся сегодня особенно утомлённым. (37)И то сказать: среда для него – самый тяжёлый день! (38)Много частных уроков, кроме постоянных в гимназиях и пансионах. (39)Уже по усталой походке отца Лидианка видит, как ему трудно. (40)Несмотря на жару, лицо Хрущёва бледно от утомления. (41)Лидианка бросается к нему навстречу. (42)Берёт под руку, бережно ведёт к дому.

— (43)Отдохни, мои папочка, отдохни! — говорит она тихим, нежным голосом, усаживая его на террасе у стола, уже накрытого для обеда. (44)Павел Петрович глаз не сводит с дочери. (45)Целый мир любви глядит из этого взора. (46)Сколько самых разнородных ощущений наполняет в эти минуты сердце старика! (47)Она, Лидуша, – его гордость, его светлая, милая звёздочка. (48)Он может без боязни похвалиться ею. (49)Заботливая, любящая, прилежная, и уж любит его, старика, так любит! (50)Вот хоть бы сейчас! (51)У самой экзамен, трудный, важный, последний, а она о нём не забыла подумать и баклажаны даже его любимые заказала к обеду, и борщ с помидорами, и творожники с сыром!

(52)Измученный, с переутомленными, взвинченными от труда нервами, старик смотрит на свою девочку и не может достаточно налюбоваться ею. (53)Лидианка чувствует на себе добродушный взгляд отца, и ей становится так весело и хорошо на сердце.

— (54)Папочка! (55)Ты подумай только! (56)Завтра последний экзамен, а потом, потом… (57)Потом я уж не дам тебе так надрываться с твоими уроками, милый мой старенький папа! (58)Я сама буду давать их… (59)В гимназии малышей готовить. (60)Да! (61)Ах, вот мы славно тогда заживём с тобой!..

— (62)Ох уж эти экзамены! (63)Уж скорей бы конец! — с невольным вздохом вырывается из глубины души старого учителя. (64)И тут же он повторяет, разводя руками: 

— А как же будешь без них?! (65)Как знания проверять станешь? (66)Положительно, без подобного рода проверочных испытаний обойтись нельзя! (67)Как ты думаешь на этот счёт, Лидианка?

— (68)Ну конечно, нельзя, папочка! — отзывается милый голосок, такой свежий и чистый, такой бодрый и весёлый, что малейшая тревога о дочери мигом отпадает от сердца старика. «(69)Нет, она молодец, его дочурка! (70)Положительно, молодец!».

                                                                       

(По Л.А. Чарской*)

* Лидия Алексеевна Чарская (1875-1937) – русская детская писательница, актриса.

---

(1)Дымчатый кот проснулся и тёрся у ног. (2)В комнате густились тени ночи. (3)Они глядели из углов слепыми глазами. (4)Я чувствовал их. (5)Совы под потолком уже не было видно, только ряды книг ещё поблёскивали золотым тиснением.

(6)Вошёл старичок и зажёг лампу.

— (7)Ответа дожидается, с ими-то который пришёл, — сказал он.

(8)Я вспомнил о нашем дворнике Степане, который вызвался меня проводить. 

— (9)Позови сюда, — сказал дядя.

(10)У меня заиграло сердце: сейчас войдёт Степан и увидит всё. (11)«Разве он видал что-нибудь подобное?» – думал я. (12)Чтобы показать ему, что я здесь как дома, я перебежал к стенке, отставил ногу и облокотился на книги.

(13)Слышались осторожные шаги и покашливание. (14)Степан остановился в дверях и высунул голову. (15)Я заметил, как у него метнулись глаза, окинули полки и с почтением остановились на дяде. (16)Он прямо впивался в него, с благоговением слушая о какой-то переносной печке. (17)Но его левый глаз сильно косился на полки.

— (18)Да… — вспомнил дядя. — (19)Ты это давал ему книжки?

(20)Степан съёжился и искоса поглядел на меня.

— (21)Так… баловство-с… пустые сказки-с…

(22)Он оправдывался и продолжал коситься.

— (23)И брось их! (24)Любишь читать?

— (25)Я… конечно… ежели от скуки, обожаю…

(26)Дядя подумал и достал книгу.

— (27)Почитай, только не мажь.

(28)Надо было видеть Степана! (29)Он подался вперёд и вытянул руки, точно принимал благословение.

(30)Когда мы вышли на улицу, Степан сунул книгу за пазуху, в полушубок.

— (31)Что, Степан? — спрашивал я, забегая вперёд и заглядывая ему в лицо. — (32)Что, видел?

— (33)Видел, — ответил он. — (34)Откуда он их набрал?

— (35)А ну-ка, покажи, про что?

(36)Мы остановились у фонаря, и Степан вынул книгу.

— (37)«Издание… третье…» (38)Гм… (39)«С пор-тре-том, гра-ви-ро-ван-ным…»

(40)Степан посмотрел на меня, я на него.

— (41)Должно, учёная книга… — сказал он. — (42)Обязательно прочитаю.

(43)После ужина я забежал в кухню. (44)Разложив на столе полотенце и спустив руки на край стола, Степан читал при свете маленькой лампочки. (45)На лбу его сверкали капельки пота.

— (46)Что, Степан, интересно?

(47)Он поднял голову и шмурыгнул носом. 

— (48)Дюже хорошо! — сказал он, вздыхая. — (49)Про «Записки охотника»… (50)Тут про нашу хресьянскую жизнь сказано. (51)Так, что это прямо что-нибудь особенное!..

— (52)Ишь, весь стол захватил! — сказала кухарка. — (53)Карасин тратишь…

(54)Я сказал ей, что обязательно надо читать, – пусть она даже у дяди спросит. (55)Степан сдунул листок на другую сторону – он боялся замазать пальцами – и сказал:

— Это всё дикое необразование. (56)Книга надлежит для научного употребления, а карасин для света!

(57)Я с ним вполне согласился.

 

(По И.С. Шмелёву*)

* Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950) – русский писатель, мыслитель, публицист

---

(1)Та же Таня, та же прежняя деревенская Таня! (2)Она не испорчена, она, напротив, удручена этою пышною петербургскою жизнью, надломлена и страдает; она ненавидит свой сан светской дамы, и кто судит о ней иначе, тот совсем не понимает того, что хотел сказать Пушкин. (3)И вот она твёрдо говорит Онегину:

Но я другому отдана

И буду век ему верна.

(4)Кому же, чему же верна? (5)Каким это обязанностям? (6)Этому-то старику генералу, которого она не может же любить, потому что любит Онегина, и за которого вышла потому только, что её «с слезами заклинаний молила мать», а в обиженной, израненной душе её было тогда лишь отчаяние и никакой надежды, никакого просвета? (7)Да, верна этому генералу, её мужу, честному человеку, её любящему, её уважающему и ею гордящемуся. (8)Пусть её «молила мать», но ведь она, а не кто другой, дала согласие, она ведь, она сама поклялась ему быть честною женой его. (9)Пусть она вышла за него от отчаяния, но теперь он её муж, и измена её покроет его позором, стыдом и убьёт его. (10)А разве может человек основать своё счастье на несчастье другого? (11)Счастье не в одних только наслаждениях любви, а в высшей гармонии духа. (12)Чем успокоить дух, если позади стоит нечестный, безжалостный, бесчеловечный поступок? (13)Ей бежать из-за того только, что тут моё счастье? (14)Но какое же может быть счастье, если оно основано на чужом несчастии? (15)Позвольте, представьте, что вы сами возводите здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой. (16)И вот представьте себе тоже, что для этого необходимо и неминуемо надо замучить всего только лишь одно человеческое существо, мало того – пусть даже не столь достойное, смешное даже на иной взгляд существо, не Шекспира какого-нибудь, а просто честного старика, мужа молодой жены, в любовь которой он верит слепо, хотя сердца её не знает вовсе, уважает её, гордится ею, счастлив ею и покоен. (17)И вот только его надо опозорить, обесчестить и замучить и на слезах этого обесчещенного старика возвести ваше здание! (18)Согласитесь ли вы быть архитектором такого здания на этом условии? (19)Вот вопрос. (20)И можете ли вы допустить хоть на минуту идею, что люди, для которых вы строили это здание, согласились бы сами принять от вас такое счастие, если в фундаменте его заложено страдание, положим, хоть и ничтожного существа, но безжалостно и несправедливо замученного, и, приняв это счастие, остаться навеки счастливыми? (21)Скажите, могла ли решить иначе Татьяна, с её высокою душой, с её сердцем, столь пострадавшим? (22)Нет.

 

(По Ф.М. Достоевскому*)

* Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881) – великий русский писатель и мыслитель.

---

(1)В дальнем конце сада стояла старая, заброшенная мельница. (2)Это было любимое место слепого. (3)Здесь он просиживал целые часы, прислушиваясь к говору сочившейся воды. (4)Теперь же он быстро ходил по дорожке с переполненным горечью сердцем, с искажённым от внутренней боли лицом. (5)Заслышав лёгкие шаги девушки, он остановился; Эвелина положила ему на плечо руку и спросила серьёзно: 

— Скажи мне, Пётр, что это с тобой? (6)Отчего ты такой грустный? 

(7)Быстро повернувшись, он опять зашагал по дорожке. (8)Девушка пошла с ним рядом. (9)Она поняла его резкое движение и его молчание и на минуту опустила голову.

(10)От усадьбы слышалась песня. (11)Молодой, сильный голос пел о любви, о счастье, о просторе, и эти звуки неслись в тишине ночи, покрывая ленивый шёпот сада… (12)Там были счастливые люди, которые говорили о яркой и полной жизни; она ещё несколько минут назад была с ними, опьянённая мечтами об этой жизни, в которой ему не было места. (13)Никогда ещё не было так трудно заговорить с ним, овладеть его настроением. (14)Однако она чувствовала, что её присутствие понемногу смягчает его мрачное раздумье. (15)Действительно, его походка стала тише, лицо спокойнее. (16)Он слышал рядом её шаги, и понемногу острая душевная боль стихала, уступая место другому чувству. 

— (17)Что с тобой? — повторила она свой вопрос. 

— (18)Ничего особенного, — ответил он с горечью. — (19)Мне только кажется, что я совсем лишний на свете. 

(20)Она вдруг порывисто остановилась, сжала свои тонкие руки, так что хрустнули пальцы, и как-то по-детски заплакала. (21)Слепой взял её за руки с удивлением и участием. (22)Он прислушивался одновременно к её плачу и к тому странному отголоску, каким отзывался этот плач в его собственном сердце. (23)Но вдруг она высвободила руку, и слепой опять удивился: девушка смеялась. 

— (24)Какая я, однако, глупая! (25)И о чём это я плачу? (26)Какие пустяки! (27)Ведь вот и Максим воевал, пока мог, а теперь живёт, как может. (28)Ну и мы…

— (29)Не говори: мы! (30)Ты – совсем другое дело… 

— (31)Нет, не другое. 

— (32)Почему? 

— (33)Потому что… (34)Ну да потому, что ведь ты на мне женишься, и, значит, наша жизнь будет одинакова. 

(35)Пётр остановился в изумлении. 

— (36)Я?.. (37)На тебе?.. (38)Значит, ты за меня… замуж? 

— (39)Ну да, ну да, конечно! — ответила она с торопливым волнением. — (40)Какой ты глупый! (41)Неужели тебе никогда не приходило это в голову? 

— (42)Конечно, — согласился он с каким-то странным эгоизмом, но тотчас спохватился. — (43)Послушай, Веля, — заговорил он, взяв её за руку. — (44)Там сейчас говорили: в больших городах девушки учатся всему, перед тобой тоже могла бы открыться широкая дорога… (45)А я…

— (46)Что же ты? 

— (47)А я… слепой! — закончил он совершенно нелогично. 

(48)Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела в шлюзах. (49)Эвелины совсем не было слышно, будто она исчезла. (50)По её лицу пробежала судорога, но девушка овладела собой, и, когда она заговорила, голос её звучал беспечно и шутливо: 

— Так что же, что слепой, — сказала она, — но ведь если девушка полюбит слепого, так и выходить надо за слепого... (51)Это уж всегда так бывает, что же нам делать? 

— (52)Полюбит? — переспросил он с возрастающим волнением…

— (53)Ну да! (54)Какой ты глупый! (55)Ну, подумай сам: мог ли бы ты остаться здесь один, без меня?.. 

(56)Лицо его сразу побледнело, и незрячие глаза остановились, большие и неподвижные.

— (57)Я бы умер, — сказал он глухо. 

(58)Её губы задрожали, как в день их первого знакомства, и она сказала с трудом слабым, детским голосом: 

— И я тоже…

 

(По В.Г. Короленко*)

* Владимир Галактионович Короленко (1853-1921) – русский писатель, журналист, публицист, общественный деятель. Значительная часть его литературных произведений навеяна впечатлениями детства.

---

(1)С детства всей душой Артур Грэй мечтал о море. (2)Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. (3)Там, сея за кормой пену, двигались корабли. (4)Часть их теряла паруса, мачты и, захлебываясь волной, опускалась в тьму пучин. (5)Другие бились о рифы. (6)Третьи благополучно грузились в одном порту и выгружались в другом. (7)Были там ещё корабли-пираты, корабли-призраки, военные корабли с солдатами, пушками и музыкой; корабли научных экспедиций, высматривающие вулканы, растения и животных; корабли открытий и корабли приключений. 

(8)В этом мире, естественно, возвышалась над всем фигура капитана. (9)Он был судьбой, душой и разумом корабля. (10)Его характер определял досуг и работу команды. (11)Он обладал в глазах подчинённых магическим знанием, благодаря которому уверенно шёл по необозримым пространствам морей. (12)Он отражал бурю противодействием системы сложных усилий, убивая панику короткими приказаниями; распоряжался отплытием и нагрузкой, ремонтом и отдыхом. 

(13)Такое представление о капитане заняло главное место в блистающем сознании Грэя. (14)Никакая профессия, кроме этой, не могла бы так удачно сплавить в одно целое все сокровища жизни. (15)Опасность, риск, свет далёкой страны, чудесная неизвестность, увлекательное кипение встреч, лиц, событий, безмерное разнообразие жизни… (16)Осенью, на пятнадцатом году жизни, Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря. 

(17)Вскорости из порта Дубельт вышла шхуна «Ансельм», увозя юнгу с маленькими руками и внешностью переодетой девочки. (18)Этим юнгой был Грэй, мечтающий стать «дьявольским» моряком. (19)Понемногу он потерял всё, кроме главного – своей странной летящей души. (20)Он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил тёмным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. (21)И его речь, утратив надменно застенчивую текучесть, стала краткой и точной, как удар чайки в струю за трепетным серебром рыб. 

(22)Капитан «Ансельма» был добрый человек, но суровый моряк, взявший мальчика из некоего злорадства. (23)В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в глаза: «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся. (24)Все эти мокрые канаты в два пуда и тросы созданы на мучение моему нежному телу. (25)Я хочу к маме». (26)Выслушав мысленно такое заявление, капитан Гоп держал, мысленно же, следующую речь: «Отправляйтесь куда хотите, мой птенчик. (27)Если к вашим чувствительным крылышкам пристала смола, вы можете отмыть её дома одеколоном ,,Роза-Мимоза“». 

(28)Между тем внушительный диалог приходил на ум капитану всё реже и реже, так как Грэй шёл к цели со стиснутыми зубами и побледневшим лицом. (29)Он выносил беспокойный труд с решительным напряжением воли, чувствуя, что ему становится всё легче и легче, по мере того как суровый корабль вламывался в его организм, а неумение заменялось привычкой. (30)Случалось, что петлёй якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что непридержанный канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что ветер бил его по лицу мокрым углом паруса с вшитым в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания. (31)Но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица. (32)Он молча сносил насмешки до тех пор, пока не стал «своим», но с этого времени неизменно отвечал боксом на всякое оскорбление. 

(33)Однажды капитан Гоп, увидев, как он мастерски вяжет на рею парус, сказал себе: «Победа на твоей стороне, плут». (34)Когда Грэй спустился на палубу, Гоп вызвал его в каюту и, раскрыв истрёпанную книгу, сказал:

— Слушай внимательно! (35)Начинается отделка щенка под капитана. 

(36)И он стал читать по книге древние слова моря. (37)Это был первый урок Грэя. (38)В течение года он познакомился с навигацией, практикой, кораблестроением, морским правом, лоцией и бухгалтерией. 

(39)Через некоторое время Артур Грэй сказал капитану Гопу: «Благодарю. (40)Вы были добрым товарищем. (41)Прощай же, старший товарищ, – здесь он закрепил истинное значение этого слова жутким, как тиски, рукопожатием, – теперь я буду плавать отдельно, на собственном корабле». (42)Гоп вспыхнул, плюнул, вырвал руку и пошёл прочь, но Грэй, догнав, обнял его. 

(43)Прошло ещё немного времени, и в порте Дубельт вечерняя звезда сверкнула над чёрной линией новой мачты. (44)То был трехмачтовый галиот «Секрет», купленный Грэем. (45)Так капитаном и собственником корабля стал Артур Грэй. 

 

(По А. Грину*)

* Александр Грин (настоящее имя – Александр Степанович Гриневский; 1880-1932) – русский советский писатель, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных романтических книг — «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

---

(1)Впервые я увидал дядю, когда мне было лет девять. (2)Мы только что приехали из другого города, где я родился, а дядя по старости не выезжал никуда и, должно быть, знал обо мне только по письмам. (3)У нас часто говорили о нём, называли странным и «книжным» человеком, пожимали плечами и удивлялись, что он слишком много тратил на какие-то никому не нужные вещи. (4)Я ждал с нетерпением, когда меня повезут к нему, но поездку откладывали со дня на день. 

(5)Случилось как-то, что нашего дворника послали к дяде с запиской, и я, потеряв терпение, не сказав никому ни слова, отправился самостоятельно. (6)Это была дерзость, в которой я не раскаиваюсь.

(7)У меня постукивало сердце, когда я поднимался по лестнице, но, когда старичок-слуга снял с меня шубку и впустил в комнаты, я потерялся. (8)В комнатах совсем не было стен, по крайней мере я их не видел. (9)Были пол, потолок, окна, двери и… книги. (10)Они шли стройными рядами всюду, куда я ни глядел, в решётчатых полках, точно их собрали сюда со всего света. (11)На самой крайней полочке, совсем под потолком, сидела большая головастая сова. (12)В комнате стоял полумрак и было тихо, торжественно-тихо, как в пустой церкви. 

(13)В углу, у окна, в глубоком кожаном кресле сидел он, мой дядя, и держал книгу. (14)На коврике, у его ног, спал крупный дымчатый кот. 

(15)Я стоял в дверях, не решаясь переступить. (16)Дядя услышал шорох, повернул голову, и я увидал худое, плохо выбритое лицо и всматривающиеся усталые глаза. (17)Казалось, он старался понять, кто я такой. (18)Путаясь в словах, я объяснил. 

— (19)Поди-ка сюда, голова, — сказал он и поманил пальцем. 

(20)Я приблизился с чувством благоговения и некоторого страха.

— (21)Вот ты какой, — сказал дядя и потрепал меня по щеке. — (22)Каков, однако, ферт! (23)Один заявился!.. (24)Ну, здравствуй. (25)Так это ты большой любитель чтения? 

(26)В тоне голоса я уловил похвалу и из скромности опустил глаза. 

— (27)Очень рад тебя видеть… 

(28)Из проволочной корзинки он достал яблоко и дал мне. 

(29)Через пять минут я был как дома, сидел на скамеечке, рядом с храпевшим котом, глазел на поразившие меня ряды книг. 

— (30)Ну что ты читал, дружок? — спрашивал дядя. 

(31)Что я читал! (32)Я сейчас же захотел показать дяде, с кем он имеет дело, и с жаром принялся перечислять, что читал.

— (33)Я всё-таки порядочно прочёл, дядя, — говорил я. — (34)Про «Заколдованную могилу», про «Храбрую шайку и атамана Кольцо», про «Солдата и семь разбойников», про…

— (35)Тпр-р-р… — остановил меня дядя. — (36)Да ты профессор! (37)Кто же тебе такие книги давал? 

(38)Это была моя тайна. (39)У меня дома уже отобрали две трёпаные книжечки и допытывались, откуда я их добыл. (40)Но я не сказал. (41)Я боялся, что их отберут и у нашего дворника, который давал их мне. (42)Здесь же мне ничто не угрожало, я имел случай познакомить дядю ещё с одним любителем чтения и моим другом и сказал откровенно: 

— Мне давал их наш дворник Степан. (43)У него их во-от сколько! — показал я руками. 

— (44)Так-так… (45)Только всё это глупости, — сказал дядя. — (46)Надо читать хорошие книги, где говорится о жизни. (47)Видишь, стоят они, — указал он на полки. — (48)Каждая из них – часть сердца человека, которого называют писателем! 

(49)Я посмотрел на книги. (50)В сумеречных тенях они уже сливались в сплошную стену. 

— (51)Книга не Петрушка, — продолжал дядя, тряся пальцем, — она не для смеху пишется! (52)Она должна указывать людям, как надо и как не надо жить… 

(53)Я слушал и хлопал глазами. (54)Оказывалось, мы со Степаном даром тратили пятаки.

(55)Дядя подставил к книжной стенке лесенку и, кряхтя, полез кверху. 

— (56)На-ка вот «Сказки Андерсена», это будет получше твоих «солдат» и «разбойников».

(57)Должно быть, радость, которую я пережил в этот момент, отразилась на моей физиономии: дядя взял меня за подбородок и, глядя в глаза, сказал: 

— Книги, которые я буду давать тебе, можешь оставлять у себя. (58)Пусть это будет началом твоей библиотеки. (59)Пусть они будут твоими друзьями. 

(60)Как это было давно, но как до сих пор ярко встаёт в моей памяти! 

(61)В тот памятный вечер в моём сердце затеплилась искра. (62)Почти строгий тон дядиных слов, когда говорил он о книгах, чёрные молчаливые ряды на полках и грустные сумерки – всё это будило во мне тихое чувство благоговения. 

 

(По И.С. Шмелёву*)

* Иван Сергеевич Шмелёв (1873-1950) – русский писатель, мыслитель, публицист.

---

(1)Илья Самойлович Бурмин служил старшим писцом. (2)Его дочка Сашенька была девочкой худенькой и малокровной; она плохо росла и мало ела. (3)Среди шума и кипучего движения большого города она напоминала те чахлые травинки, которые вырастают в расщелинах старых каменных построек.

(4)Однажды она заболела: по целым дням безмолвно сидела в тёмном уголке, равнодушная ко всему на свете, тихая и печальная. (5)Когда Бурмин её спрашивал: «Что с тобой, Сашенька?» – она отвечала жалобным голосом: «Ничего, папа, мне просто скучно»…

(6)Наконец Бурмин решился позвать доктора. (7)Доктор спустился в подвал, где Бурмин занимал правый задний угол.

— (8)Ей нужно хорошее питание, — сказал он строгим голосом. — (9)Всего важнее свежий воздух и зелень…

(10)Девочка угасала.

— (11)Ну, скажи мне, Сашурочка, чего бы ты хотела? — спрашивал Илья Самойлович, с тоской глядя в большие серьёзные глаза дочери.

— (12)Ничего, папа…

(13)Но однажды у неё появилось маленькое желание. (14)Это случилось весной, когда пыльные герани ожили за своим зелёным стеклом.

— (15)Папа, в сад хочу… (16)Там листики зелёненькие, травка…

— (17)Хорошо, хорошо, деточка, не плачь, вот будет хорошая погодка, и в садик тогда пойдёшь…

(18)Наступила наконец хорошая погодка, и Бурмин отправился с дочкой в общественный сад. (19)Сашенька точно ожила. (20)Она, конечно, не посмела принимать участия в играх, но глядела на других детей с нескрываемым удовольствием.

(21)Но, к сожалению, городской сад находился очень далеко от их дома. (22)Девочка не могла пройти пешком долго, а конка туда и обратно обходилась обоим сорок четыре копейки, то есть гораздо более половины жалованья Ильи Самойловича. (23)Приходилось ездить только по воскресеньям.

(24)А девочка всё угасала. (25)Из ума Бурмина не выходили слова доктора о воздухе и зелени.

«(26)Ах, если бы нам воздуху, воздуху, воздуху!» – сотни и тысячи раз твердил про себя Илья Самойлович.

(27)Почти напротив его подвала простирался огромный пустырь городской земли. (28)Мимо этого пустыря Илья Самойлович никогда не мог пройти без глубокого вздоха.

— (29)Ну что стоит здесь развести хоть самый маленький скверик? — шептал он, покачивая головой. — (30)Детишкам-то, детишкам-то как хорошо будет, господа!

(31)С планом превращения этого пустыря он носился всюду. (32)Однажды кто-то посоветовал Илье Самойловичу:

— А вы бы написали проект и подали бы в городскую Думу… (33)Так и так, мол, ввиду общей пользы, украшения города… ну и всё такое.

— (34)В Думу, вы говорите? — обрадовался и испугался Илья Самойлович.

(35)Проект, бессвязный и наивный до трогательности, был написан через месяц. (36)Но если бы каждый штрих его каллиграфических букв сумел вдруг заговорить с той страстной надеждой, с какой его выводила на бумаге рука Ильи Самойловича, тогда, без сомнения, и городской голова, и управа побросали бы все текущие дела, чтобы немедленно осуществить этот необычайно важный проект.

(37)Секретарь велел прийти через месяц, потом через неделю, потом опять через неделю. (38)Наконец он ткнул бумагой чуть ли не в самый нос Бурмина и закричал:

— Ну чего вы лезете? (39)Это дело не ваше, а городского самоуправления!

(40)Илья Самойлович поник головой. «(41)Самоуправления», – скорбно шептали его губы…

(42)Но неудача не убила его деятельности. (43)Только теперь в его уме к образу Сашеньки, продолжавшей угасать без солнца и воздуха, присоединились бледные личики многих других детей, задыхавшихся, подобно его дочери, в подвалах и на чердаках. (44)Поэтому он настойчиво являлся со своим проектом и в полицию, и в военное ведомство, и к мировым судьям, и к частным благотворителям. (45)Конечно, отовсюду его прогоняли.

(46)А Сашенька уже не вставала с кровати.

— (47)Хочу в садик, папочка, в садик, — твердила она тоскливым голосом.

(48)Бурмин старался согреть поцелуями её худенькие, холодные руки и говорил ей трогательные слова.

(49)Весной Сашенька умерла. (50)Илья Самойлович точно окаменел. (51)Он не плакал, не произносил ни слова и не отводил глаз от маленького бледного личика.

(52)Только в день похорон, когда процессия проходила мимо пустыря, он немного оживился. (53)На пустыре копошились с лопатами десятка два рабочих.

(54)Тогда Илья Самойлович вдруг прерывисто вздохнул, и громкие облегчающие рыдания неудержимо вырвались из его груди.

— (55)Ну вот и слава Богу, и слава Богу, — сказал он. — (56)Теперь и у наших деточек свой садик будет.

 

(По А.И. Куприну*)

* Александр Иванович Куприн (1870-1938) – известный русский писатель, переводчик.

---

(1)Огромный дом, в котором родился Артур Грэй, был мрачен внутри и величественен снаружи. (2)Отец и мать Грэя были надменные невольники своего положения, богатства и законов того общества, по отношению к которому могли говорить «мы». (3)Часть их души, занятая галереей предков, мало достойна изображения, другая часть – воображаемое продолжение галереи – начиналась маленьким Грэем, обречённым по известному, заранее составленному плану жить и умереть так, чтобы его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести. (4)В этом плане была допущена небольшая ошибка: Артур Грэй родился с живой душой, совершенно несклонной продолжать линию фамильного начертания.

(5)Эта живость мальчика начала сказываться на восьмом году его жизни. (6)Тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца намечался в Грэе ещё тогда, когда, приставив к стене стул, чтобы достать картину, изображавшую распятие, он вынул гвозди из окровавленных рук Христа и попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. (7)В таком виде он находил картину более сносной. (8)Увлечённый своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. (9)Старик снял мальчика со стула и спросил:

— Зачем ты испортил картину?

— (10)Я не испортил.

— (11)Это работа знаменитого художника,

— (12)Мне всё равно, — сказал Артур. — (13)Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. (14)Я этого не хочу.

(15)В ответе сына Лионель Грэй, скрыв под усами улыбку, узнал себя и не наложил наказания.

(16)Посещение кухни было строго воспрещено Артуру, но, раз открыв уже этот удивительный, полыхающий огнём очагов мир пара, копоти, шипения, клокотания кипящих жидкостей, стука ножей и вкусных запахов, мальчик усердно навещал огромное помещение. (17)На кухне Грэй немного робел: ему казалось, что здесь всем двигают тёмные силы, власть которых есть главная пружина жизни замка. (18)Грэй не был ещё так высок, чтобы взглянуть в самую большую кастрюлю, бурлившую подобно Везувию. (19)Он с трепетом смотрел, как её ворочают две служанки; на плиту выплёскивалась тогда дымная пена. (20)Раз жидкости выплеснулось так много, что она обварила руку одной девушке. (21)Кожа мгновенно покраснела, и Бетси (так звали служанку), плача, натирала маслом пострадавшие места. (22)Слёзы неудержимо катились по её круглому перепуганному лицу.

(23)Грэй замер. (24)В то время как другие женщины хлопотали около Бетси, он пережил ощущение острого чужого страдания, которое не мог испытать сам.

— (25)Очень ли тебе больно? — спросил он.

— (26)Попробуй, так узнаешь, — ответила Бетси, накрывая руку передником.

(27)Нахмурив брови, мальчик вскарабкался на табурет, зачерпнул длинной ложкой горячего бульона и плеснул на сгиб кисти. (28)Сильная боль заставила его пошатнуться. (29)Бледный, как мука, Грэй подошёл к Бетси, заложив горящую руку в карман штанишек.

— (30)Мне кажется, что тебе очень больно, — сказал он, умалчивая о своём опыте. — (31)Пойдём, Бетси, к врачу,

(32)Он усердно тянул ее за юбку. (33)Девушка, сильно мучаясь, пошла с Грэем. (34)Врач смягчил боль, наложив повязку. (35)Лишь после того, как Бетси ушла, мальчик показал свою руку.

(36)Этот незначительный эпизод сделал двадцатилетнюю Бетси и десятилетнего Грэя истинными друзьями. (37)Она набивала его карманы пирожками и яблоками, а он рассказывал ей сказки и другие истории, вычитанные в своих книжках.

(38)Однажды он узнал, что Бетси не может выйти замуж за конюха Джима, ибо у них нет денег обзавестись хозяйством. (39)Грэй разбил каминными щипцами свою фарфоровую копилку и вытряхнул оттуда всё. (40)Встав рано, когда бесприданница удалилась на кухню, он пробрался в её комнату и, засунув подарок в сундук девушки, прикрыл его короткой запиской: «Бетси, это твоё. (41)Предводитель шайки разбойников Робин Гуд». (42)Переполох, вызванный на кухне этой историей, принял такие размеры, что Грэй должен был сознаться в подлоге. (43)Он не взял денег назад и не хотел более говорить об этом.

 

(По А. Грину*)

* Александр Грин (настоящее имя – Александр Степанович Гриневский; 1880-1932) – русский советский писатель, поэт, создатель вымышленной страны, в которой происходит действие многих его произведений, в том числе самых известных книг – «Бегущая по волнам» и «Алые паруса».

---

(1)Самое лучшее в мире — смотреть, как рождается день!

(2)В небе вспыхнул первый луч солнца — ночная тьма тихонько прячется в ущелья гор и трещины камней, прячется в густой листве деревьев, в кружевах травы, окроплённой росою, а вершины горы улыбаются ласковой улыбкой — точно говорят мягким теням ночи:

— Не бойтесь, это солнце!

(3)Волны моря высоко поднимают белые головы, кланяются солнцу, как придворные красавицы своему королю, кланяются и поют:

— Приветствуем вас, владыка мира! 

(4)Доброе солнце смеётся: эти волны всю ночь, играя, кружились, кружились, и теперь они такие растрёпанные, их зелёные одежды измяты, бархатные шлейфы спутаны.

— (5)Добрый день! — говорит солнце, поднимаясь над морем. — (6)Добрый день, красавицы! (7)Но — довольно, тише! (8)Детям невозможно будет купаться, если вы не перестанете так высоко прыгать! (9)Надо, чтобы всем на земле было хорошо, не правда ли?

(10)Из трещин камней выбегают зелёные ящерицы и, мигая сонными глазками, говорят друг дружке:

— Сегодня будет жарко!

(11)В жаркий день мухи летают лениво, ящерицам легко ловить и есть их, а съесть хорошую муху — это так приятно! (12)Ящерицы — отчаянные лакомки.

(13)Отягощённые росою, шаловливо покачиваются цветы, точно дразнят и говорят:

— Напишите-ка, сударь, о том, как мы красивы утром, в уборе росы!

(14)Напишите-ка словами маленькие портреты цветов. (15)Попробуйте, это легко — мы такие простые...

(16)Хитрые штучки они! (17)Превосходно знают, что невозможно человеку описать словами их милую красоту, и — смеются!

(18)Сняв почтительно шляпу, я говорю им:

— Вы очень любезны! (19)Благодарю вас за честь, но — у меня сегодня нет времени. (20)Потом, может быть...

(21)Цветы гордо улыбаются, потягиваясь к солнцу, его лучи горят в каплях росы, осыпая лепестки и листья блеском бриллиантов.

(22)А над ними уже кружатся золотые пчёлы и осы, кружатся, жадно пьют сладкий мёд, и в тёплом воздухе льётся их густая песня.

(23)Проснулись красногрудые малиновки; стоят, покачиваясь на тонких ножках, и тоже поют свою песню тихой радости: птицы лучше людей знают, как это хорошо — жить на земле! (24)Малиновки всегда первые встречают солнце. (25)В далёкой холодной России их называют «зарянками» за то, что перья на грудках этих птичек окрашены в цвет утренней зари. (26)В кустах прыгают весёлые чижи, серенькие с жёлтым, они похожи на уличных детей, такие же озорники и так же неустанно кричат.

(27)Гоняясь за мошками, мелькают ласточки и стрижи, точно чёрные стрелы, и звенят радостно и счастливо — хорошо иметь быстрые, лёгкие крылья!

(28)Умей любить солнце, источник всех радостей и сил, и будь весел, добр, как для всех одинаково доброе солнце.

(29)Проснулись люди, и вот они идут на свои поля, к своему труду, — солнце смотрит на них и улыбается: оно лучше всех знает, сколько сделано людьми доброго на земле, оно когда-то видело её пустынной, а ныне вся земля покрыта великой работой людей — наших отцов, дедов, прадедов. (30)Есть за что любить и уважать великую работу, сделанную ими всюду вокруг нас!

(31)На изгородях полей рдеют розы, и всюду смеются цветы, многие из них уже увядают, но все смотрят в синее небо, на золотое солнце; шелестят их бархатные лепестки, источая сладкий запах, и в воздухе, голубом, тёплом, полном благоуханий, тихо несётся ласковая песня.

(32)День пришёл!

 

(По М. Горькому*)

* Максим Горький (настоящее имя — Алексей Максимович Пешков; 1868-1936) — выдающийся русский советский писатель и драматург.

---

(1)Накануне Рождества Сашка прошёл за перегородку комнаты, где слышалось тяжёлое дыханье отца, Ивана Саввича.

— (2)Сашка! (3)А тебя Свечниковы на ёлку звали, — прошептал он.

(4)Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. (5)Сашка задумался.

— (6)Правда, Сашка, ступай, — отозвался отец с лежанки. — (7)Они, может быть, опять тебя устроят. (8)Они люди добрые.

(9)Сашка оскорбительно усмехнулся. (10)Отец ещё давно был учителем у Свечниковых и с тех пор думал, что они самые хорошие люди.

— (11)Может быть, и мне что-нибудь с ёлки принесёшь, — продолжал отец.

(12)Он хитрил, Сашка понимал это и презирал отца за слабость и ложь, но ему действительно захотелось что-нибудь принести больному и жалкому человеку.

— (13)Ну ладно! — буркнул он.

(14)3атаив дыхание дети чинно входили в ярко освещённую залу и тихо обходили сверкающую ёлку.

(15)Сашка был угрюм и печален: что-то нехорошее творилось в его маленьком изъязвлённом сердце. (16)Ёлка ослепляла его своей красотой и крикливым, наглым блеском бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и столпившиеся вокруг неё чистенькие, красивые дети.

(17)Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением. (18)На обращённой к нему стороне ёлки он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто. (19)То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще тёмных ветвей и словно реявший по воздуху. (20)Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. (21)Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала на нём печать иного чувства, не передаваемого словами. (22)Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал:

— Милый...милый ангелочек!

(23)И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение лица ангелочка. (24)Голова Сашкина горела.

(25)В дверях показалась хозяйка. (26)Подошёл и Сашка. (27)Горло его перехватывало.

— (28)Тётя, а тётя, — сказал он, стараясь говорить ласково. — (29)Дай мне ангелочка с ёлки.

— (30)Нельзя, — равнодушно ответила хозяйка.

(31)Сашка дёрнул тётку за платье и, когда она обернулась, упал со стуком на колени и сложил руки на груди.

— (32)Да ты с ума сошёл! — воскликнула седая дама.

— (33)Дай ангелочка!

— (34)Ну дам, дам. (35)Ах, какой ты глупый!

(36)Когда она сняла игрушку, Сашка впился в неё глазами, болезненно сморщил нос и растопырил пальцы.

— (37)А-ах! — вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и на глазах его сверкнули две маленькие слезинки. (38)Медленно приближая ангелочка к своей груди, он улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в чувстве неземной радости.

— (39)Я домой пойду, — глухо сказал Сашка. — (40)К отцу.

(41)В маленькой комнатке, за перегородкой, горела на столе кухонная лампочка, и слабый желтоватый свет её бросал странные тени на лицо Сашки и его отца.

— (42)Хорош? — спрашивал шёпотом Сашка.

(43)Он держал ангелочка в отдалении и не позволял отцу дотрагиваться.

— (44)Да, в нём есть что-то особенное, — шептал отец, задумчиво всматриваясь в игрушку.

(45)Его лицо выражало то же сосредоточенное внимание и радость, как и лицо Сашки.

— (46)Ты погляди, — продолжал отец, — он сейчас полетит.

— (47)Видел уже, — торжествующе ответил Сашка.

(48)На стене вырезывались уродливые и неподвижные тени двух склонившихся голов: одной большой и лохматой, другой маленькой и круглой. (49)Ангелочек спустился с неба и внёс луч света в сырую, пропитанную чадом комнату. (50)Всё добро, сияющее над миром, всё глубокое горе и надежду тоскующей о Боге души впитал в себя ангелочек, и оттого он горел таким мягким божественным светом, оттого трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные крылышки.

(51)Отец и сын по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастным и слабым. (52)Отец несознаваемым движением положил руку на шею сына, и голова последнего так же невольно прижалась к чахоточной груди.

(53)Нужно было ложиться спать, но до этого устроить на ночь ангелочка.

(54)На земле оставлять его было невозможно; он был повешен на ниточке, прикреплённой к отдушине печки. (55)Так его могли видеть оба и Сашка, и отец.

(56)Скоро они заснули. (57)А ангелочек, повешенный у горячей печки, начал таять. (58)Ангелочек как будто шевелился. (59)По розовым ножкам его скатывались густые капли и падали на лежанку. (60)Вот ангелочек встрепенулся, словно для полёта, и упал с мягким стуком на горячие плиты.

 

(По Л. Н. Андрееву*)

* Леонид Николаевич Андреев (1871-1919) — русский писатель, представитель Серебряного века русской литературы.

---