Л.Н. Гумилёв. Этнография – наука описательная. Она собирает материалы о людях, на нас непохожих. Ещё в Древнем Египте семиты изображались белыми, негры – чёрными, египтяне – жёлтыми, ливийцы – красно-коричневыми. Потом греки обнаружили куда большее число людей, на себя не похожих, и назвали их «этносы»: это слово означает «порода». Славянский эквивалент – «языцы». Вне этноса нет ни одного человека на земле, и каждый на вопрос «Кто ты?» ответит: «Русский», «Француз», «Перс» и т.д., не задумавшись ни на минуту. Почему он именно таков, человек объяснить не может. Дело даже не в родителях. Пушкин, как известно, происходил от эфиопов по материнской линии, и это не мешало ему быть русским человеком.

Корреспондент. В Эфиопии есть памятник национальному поэту Пушкину…

Л.Н. Гумилёв. Да. Американские эфиопы тоже, издавая Пушкина на английском языке, считали его «национальным поэтом». Но это курьёз…

Корреспондент. Если не происхождение, то что же тогда помогает делить людей на «своих» и «чужих», отличать «свой народ» от «не своего», «другого», «чужого»?

Л.Н. Гумилёв. Так вот, даже в лагере, где все мы были одинаково плохо одеты, спали в одних и тех же бараках, питались одинаковой бала́ндой, никто не путался. Меня там спросили об одном человеке (мать у него русская, отец китаец): вы считаете его за своего? Я ответил: да. Почему? Стихи читает по-нашему, ругается по-нашему, ведёт себя по-нашему, характер наш. Совпадает стереотип поведения, именно это и есть определяющий динамический признак этноса.

Корреспондент. Вы полагаете, главное – стереотип поведения, <…> не язык?

Л.Н. Гумилёв. Это очень важный компонент, но не решающий, как и происхождение. Язык можно выучить. Моя мама, например, до шести лет не знала русского языка. «Папа растратил моё приданое», – объясняла бабушка (по-французски), готовя маму в гувернантки. И только когда её стали отпускать на улицу играть в лапту с другими девочками, она выучила русский… Писала-то стихи она по-русски… 

(Из газеты «Советская культура»)