(1)На окраине села, возле издолблённой осколками, пробитой снарядами колхозной клуни¹, крытой соломой, толпился народ. (2)У широко распахнутого входа в клуню нервно перебирали ногами тонконогие кавалерийские лошади, запряжённые в крестьянские дровни. (3)И откуда-то с небес или из-под земли звучала музыка, торжественная, жуткая, чужая. (4)Приблизившись к клуне, пехотинцы различили, что народ возле клуни толпился непростой: несколько генералов, много офицеров и вдруг обнаружился командующий фронтом.

— (5)Ну занесла нас нечистая сила… – заворчал комроты Филькин.

(6)У Бориса Костяева похолодело в животе, потную спину скоробило: командующего, да ещё так близко, он никогда не видел. (7)Взводный начал торопливо поправлять ремень, развязывать тесёмки шапки. (8)Пальцы не слушались его, дёрнул за тесёмку – с мясом оторвал её. (9)Он не успел заправить шапку ладом. (10)Майор в жёлтом полушубке, с портупеей через оба плеча, поинтересовался, кто такие.

(11)Комроты Филькин доложил.

— (12)Следуйте за мной! – приказал майор.

(13)Командующий и его свита посторонились, пропуская мимо себя мятых, сумрачно выглядевших солдат-окопников. (14)Командующий прошёлся по ним быстрым взглядом и отвёл глаза. (15)Сам он, хотя и был в чистой долгополой шинели, в папахе и поглаженном шарфе, выглядел среди своего окружения не лучше солдат, только что вылезших с переднего края. (16)Глубокие складки отвесно падали от носа к строго сжатым губам. (17)Лицо его было воскового цвета, смятое усталостью. (18)И в старческих глазах, хотя он был ещё не старик, далеко не старик, – усталость, всё та же безмерная усталость. (19)В свите командующего слышался оживлённый говор, смех, но командующий был сосредоточен на своей какой-то невесёлой мысли. (20)И всё звучала музыка, хрипя, изнемогая, мучаясь.

(21)По фронту ходили всякого рода легенды о прошлом и настоящем командующего, которым солдаты охотно верили, особенно одной из них. (22)Однажды он якобы напоролся на взвод пьяных автоматчиков и не отправил их в штрафную, а долго вразумлял.

— (23)Вы поднимитесь на цыпочки – ведь Берлин уж видно! (24)Я вам обещаю: как возьмём его – пейте сколько влезет! (25)А мы, генералы, вокруг вас караулом стоять будем! (26)3аслужили! (27)Только дюжьте, дюжьте…

— (28)Что это? – поморщился командующий. – (29)Да выключите вы музыку! 

(30)Следом за майором стрелки вошли в клуню, проморгались со свету…

(31)На снопах белой кукурузы, засыпанной трухой соломы и глиняной пылью, лежал погибший немецкий генерал в мундире с яркими колодками орденов, тусклым серебряным шитьём на погонах и на воротнике. (32)В углу клуни, на опрокинутой веялке, накрытой ковром, стояли телефоны, походный термос, маленькая рация с наушниками. (33)К веялке придвинуто глубокое кресло с просевшими пружинами, а на нём — скомканный клетчатый плед, похожий на русскую бабью шаль.

(34)Возле генерала стоял на коленях немчик в кастрюльного цвета шинели, в старомодных, антрацитно сверкающих ботфортах, в пилотке, какую носил ещё Швейк, только с пришитыми меховыми наушниками.

(35)Перед ним, на опрокинутом ящике, хрипел патефон, старик немец крутил ручку патефона, и по лицу его безостановочно катились слёзы…

(36)Командующий с досадой шмыгнул носом. (37)Повелительно приказал:

— Схоронить генерала, павшего на поле боя, со всеми воинскими почестями: домовину, салют и прочее. (38)Хотя прочего не можем, – командующий отвернулся, опять пошмыгал носом. – (39)Панихиду по нему в Германии справят. (40)Много панихид.

(41)Кругом сдержанно посмеялись.

— (42)Его собакам бы скормить за то, что людей стравил. (43)3а то, что Бога забыл.

— (44)Какой тут Бог? – поник командующий, утирая нос рукавицей. – (45)Если здесь не сохранил, – потыкал он себя рукавицей в грудь, – нигде больше не сыщешь.

(46)Борису нравилось, что сам командующий фронтом, от которого веяло спокойной, устоявшейся силой, давал такой пример благородного поведения, но в последних словах командующего просквозило такое запёкшееся горе, такая юдоль человеческая, что ясно и столбу сделалось бы, умей он слышать: игра в благородство, агитационная иль ещё какая показуха, спектакли неуместны после того, что произошло вчера ночью и сегодняшним утром здесь, в этом поле, на этой горестной земле. (47)Командующий давно отучен войной притворяться, выполнял он чей-то приказ, и всё это было ему не по нутру, много других забот и неотложных дел ждало его, и он досадовал, что его оторвали от этих дел. (48)Мёртвых и пленных генералов он, должно быть, навидался вдосталь.

(49)Командующий что-то буркнул, резко отвернулся, натянул папаху на уши и, по-крестьянски бережно подоткнув полы шинели под колени, устроился в санях. (50)Что-то взъерошенное и в то же время бесконечно скорбное было в узкой и совсем не воинственной спине командующего, и даже в том, как вытирал он однопалой солдатской рукавицей простуженный нос, виделась человеческая незащищённость. (51)Так и не обернувшись больше, он поехал по полю. (52)Сани качало и подбрасывало на бугорках, полозьями обнажало трупы.

(53)Кони вынесли пепельно-серую фигуру командующего на танковый след и побежали бойчее к селу, где уже рычали, налаживая дорогу, тракторы и танки. (54)И когда за сугробами скрылись лошади и тоскливая фигура командующего, все долго подавленно молчали.

(По В.П. Астафьеву*)

* Виктор Петрович Астафьев (1924-2001) – драматург, эссеист.

1 Клуня – помещение для молотьбы хлеба и складывания снопов (нар.-разг.).